Положил на одну чашу весов Нину, на другую – Ксению. Ясно стало, как можно от дочери замминистра отказаться, со всей ее даже лепниной и ускоренной дорогой до звезд. Гордец ты, Хазин.
Снаружи было уже темно; день кончился, не успев начаться.
Похлебал преднощного супа под телевизионный аккомпанемент. Вальяжный человек в синем дорогом костюме, но с жабьей харей объяснял, что Украина стоит на грани распада и что американские спонсоры, раздраженные вороватостью властей, вот-вот от нее отвернутся. Потом поговорили о том, как российские войска бомбят каких-то террористов в Сирии, а мирным людям раздают свежеиспеченный хлеб. Потом порадовался, что в Америке победил Трамп, посетовал, что его враги никак не могут смириться с поражением, все гнобят его, грош цена их демократии.
Илья смотрел на него, лоснящегося, головастого, глядел ему в рот, но слова вылетали у того из масляных губ пузырями и лопались, касаясь экрана изнутри, хотя целились зрителю в его неприкрытую душу. У Ильи душа была занята: он ей перелопачивал хазинские любови.
Потом уже и не слышал, и не видел работающий телек.
Что там Петин отец в ответ ему на Нину?
– А ты передай ему, что я не его собственность! – уже не сдерживался Хазин. – И не подчиненный! Я вашей Ксении предложения не делал! А что она там себе в голову вбила, это ее дело!
– Петя, ты знаешь, я-то всегда на твоей стороне. Но он и слышать ничего не хочет.
– Да что он может-то?! Уволит меня?!
– Не говори глупостей. Но он сказал, чтобы ты больше эту девочку к нам в дом не приводил.
– Отлично! Приехали!
Несколько дней после этого эфир пустовал. Мама срывалась первой – спрашивала, как дела; Петя отвечал не сразу, нехотя и небрежно. Зато еще неделю спустя писал сам.
– Мать! Ты в курсе вообще, что он мне тут заявляет?
– Что ты имеешь в виду? Кого? – тут же отзывалась мама.
– Сама знаешь, кого! Твоего Юрия Андреевича! Отказывается помогать мне! Мне тут с человеком позарез нужно познакомиться, чтобы он представил, а он весь говном изошел!
– Петя. Как ты так можешь про него.
– Он вредительствует! Назло мне делает! Воспитнуть меня решил, да?! Поздновато спохватился!
– Может быть, он просто не знает этого человека?
– Все он знает! У меня сейчас без этого контакта все остановится! Ему надо всего один звонок сделать!
– Хорошо, я поговорю с ним. Как у тебя дела? Как твоя девочка?
– Не дождетесь!
Остальным летом, пока на сцене Нина ждала Петиного отпуска, закулисье существовало своим путем.
– Ты это со своей белорусской девочкой вчера приезжал? Видела у тебя ее в машине из окна, – любопытствовала мать.
– Нет! С совсем другой девочкой. А что, он тоже подглядывал из-за шторок?
– Какой ты ветреный, Петя.
– Ни хрена себе! Теперь ветреный! Вы скоординируйтесь с ним хотя бы! Потому что он мне все уши проел, сколько хороших девок, и какой он был ходок, и какой я дурак, что залип на одной посредственной бабенке. К тому же не местной. Типа он сам москвич.
– Ну не ходок, конечно, но в него все наше общежитие было влюблено.
– Почему я вообще про это должен слушать?!
– Ты бы поднялся с ней к нам. В машине человека тоже держать не очень прилично.
– Ага, чтобы он ее тоже сожрал?! Не, спасибо!
К прошлой осени, когда Нина уже срывалась, когда Петя обещал ей Белек, мать строчила ему:
– Ну почему ты отказываешься с ним хотя бы поговорить об этом? Ты же знаешь, как у нас испортились отношения с Коржавиными. Почему мы просто не можем позвать их в гости?
– Зовите! Только без меня!
– Ксюша в Москве. Спрашивала про тебя.
– Что это за детсад! Не надо нас сводить обратно!
– Но извиниться же надо, Петя? Как-то по-человечески надо с ней. Наладить отношения.
– Да он просто свою пешку из меня делает, как всегда!
– Ты же знаешь, что неправильно с ней поступил.
– Мама! Если хочешь подружиться с Коржавиными, подложи им кого-нибудь другого! А я улетаю со своей девушкой отдыхать! Точка!
– С какой?
– С вашей любимой!
– Ты разве с ней опять?
С отдыха Хазин слал матери фотографии шаров в Каппадокии. И одну – себя с Ниной. Та, на которой оба смеялись.
Мать сообщение видела, но ничего не отвечала.
Тогда – через час – Петя писал вдогонку:
– Можешь ему показать. Пусть подавится, – и ржал до слез смайлами.
После возвращения из Турции, наверное, заезжал в гости к родителям – после которых мать делилась:
– Не хотела тебе говорить, пока ты был у нас. Ты какой-то нервный был, как будто и не отдыхал совсем.
– Я отлично отдыхал! Нервный совсем из-за другого!
– Из-за чего? – удивлялась мать.
– Из-за кого! Что он от меня нос воротит, как от говна?
– Петя!
Дальше дни становились короче, еще меркло, еще сгущалось, гнело хлеще. Важное что-то оставалось в невидимых Илье разговорах, подклевывать за которыми можно было только там, где засохшими буквами было накрошено.
– Прекращайте капать мне на мозг, ясно?!
– Мы просто хотим, чтобы тебе было хорошо. Ты превратно все понимаешь.
– Мне уже хорошо! Мне каждый раз после наших с вами посиделок херово!
– Я ничего такого тебе не говорила, Петя.
– Зато он все сказал! Вот это все – что она просто мечтает зацепиться в Москве любой ценой, что ей все равно, за кого выскочить, что я мудак, что втюрился! Про родителей ее! Инженеры, и что! Думаешь, все такие прям мечтают с вами породниться?!
– Я ненавижу, когда ты ругаешься матом.
– А я вот ненавижу, когда меня пытаются зомбировать!
– Я даже не уверена, что это значит.
– А когда он спрашивает меня, уверен ли я, что она мне не изменяет? Когда предлагает ее биллинг поднять, чтобы проверить? Это как?! Думаешь, мне самому ее телефон проверить не проще?!
– Петя, я тут ни при чем.
– Он ничего этим не добьется, ясно?!
– Успокойся, пожалуйста. Можно, я наберу тебе?
– Нет! Я на совещании!
К декабрю, перед лихим Новым годом, от светового дня оставался совсем огрызок. Нагнаивалось, нарывало.
– Почему ты сразу говоришь «нет»? Мы можем тебя устроить анонимно, у папы есть знакомые специалисты. Можно на Ипатовку лечь, можно в частную клинику.
