А Илье не надо было.
Просто вспомнил, куда и зачем едет. А ведь так славно забывал! Как будто просто на работу, как все. Как будто на учебу.
Вдруг понял, что сейчас окажется всего в паре сотен метров от Нины. Не от электронно светящейся Нины телефонной – а от выгоревшего живого человека. Человека, в которого заочно влюбился и которого огульно приговорил. Прости меня, Нина. Не тебя топил, и не твоего ребенка. Вам просто раньше Суку отпустить нужно было, пускай бы он на дно один шел.
А тебе, Петя, что иначе нужно было делать?
Илья сунул руку в карман, обнял замерзший телефон пальцами.
Как тебя мать ни пыталась выручить, выцарапать, все зря. Стал бы Илья Суку убивать, если бы тот сделался из мента – адвокатом?
Стал бы, решил Илья. Но может, не стал. Нет для нас с тобой, Хазин, простых ответов.
А если бы просто разминулись на Трехгорке? Если бы не стал фотографию хотя бы вешать и наводку мне давать? Если бы ты позволил мне протрезветь спокойно, не бередил бы меня? Если бы пожалел и меня, и Нину?
Может, не стал бы. А может, и стал.
На зоне часто представлял себе, как встретятся однажды. И иногда убивал, да. А иногда просто заставлял скулить. Но это тюремные фантазии, суходрочка о справедливости, криво улыбнулся Илья. К воле же образумился. Жалко, затмило.
Если б моя мать не умерла, тогда бы и ты, Сука, жил. Тогда бы и сатана спал себе мирно во внутреннем кармашке.
Если бы не магнитная буря.
Если бы Нинин магнитный щит не разрядился, сработал и уберег тебя. Помогло бы?
Хорошо бы было, чтобы ты у меня мою жизнь вовсе не забирал. Я бы тебе тогда твою оставил. А ты мог?
Хорошо бы никогда не знакомиться с тобой и в параллелях существовать. А мы связались, мы свои жизни и близких переплели в канат. Не встретились бы – была бы сейчас моя мать жива. А ты бы ребенка ждал. Перебоялся и ждал бы. Всем было бы лучше.
Нет. Зря этот разговор.
Слишком много было по пути стрелок, и всякий раз мы не туда съезжали. И вот рельсы привели нас с тобой туда, куда привели. Депо: начало и конец.
– Платформа Лианозово.
Вышел, сверился с телефоном, нашел остановку нужного автобуса. Стал ждать. От ожидания познабливало. Зачем он едет в эту больницу? Затем же, зачем и вчера в больницу ехал, к матери: за справкой о бесповоротности. И не морозно было, а продрог.
Автобус раскрыл теплые двери, впустил. Водитель вытянул из Ильи денег. Все тянули. Хватило бы до конца. Захлопнулся и поехал через снег против ветра – дом на колесах.
Больница была облезлые здания вразброс на снежном плацу за забором. Охрана спала, шлагбаум раззявлен. Пришлось будить, допрашивать: в каком корпусе гинекология.
Проехала поеденная ржавчиной бело-красная «Газель». В ней сидели веселые люди. Охранник махнул бежать за ней. Илья отстал. «Скорая» приткнулась к приемному покою, как щенок к сучьему соску, санитары стали выгружать черный мешок.
Вот корпус.
Рыжий парень без шапки вычерчивал на снегу ногой буквы, задирая голову вверх, к окнам родильного отделения. Буквы были такого размера, как будто парень потерпел кораблекрушение и хотел, чтобы его спасли самолеты. Илье с земли было ничего не понять. Увидел только «С» и «П». Спасибо?
Через амальгаму, как из зеркал, из окон выглядывали на мир бледные роженицы. По ним сверху плыли облака. Лики были неразличимы: одна умилялась, остальные завидовали.
Парень был нетрезв и весел. Илье захотелось его ударить за его радость.
– Левковская Нина, – сказал он регистратуре.
– За сегодня нет еще ничего, после двенадцати будет, – огорчила его тетка с жидким обеленным хвостом, но тут же и пожалела. – Хотите, в отделение поднимитесь, спросите у врача, сегодня посещение открыто в первой половине. Бахилы двадцать рублей.
Почему-то заколотилось в груди. Глупо: тут его никто не знает, никто и не узнает. Даже если он с Ниной лицом к лицу в коридоре столкнется – что? Ничего. Он ей никто.
– Хорошо.
Лифт был огромный, не для стоячих людей. Изнутри железный. Полз тяжко и надсадно. Илья уговаривал его, чтоб еще помедленней шел, но тот все-таки приехал.
Гинекология была подкрашена, на пыточную не похожа. Но прямо у лифта курили женщины с серыми лицами. Никто не решался им запретить. Посмотрели на него волком. Он ничего у них спрашивать не стал.
Вошел в бежевый коридор. Бахилы прохудились, гноили на стерильный пол уличным соком. Где-то гундел телевизор. За запертой дверью плакали. В ординаторской шумел чайник. Все негромко: жизнь тут как-то стеснялась.
Постучался в приоткрытый кабинет заведующей. Потом прочитал на двери табличку: «Врач на обходе».
Спрятался в конце коридора, у кадок с мясистыми щучьими хвостами. Прождал бесконечность. Выследил из своей засады, как вернулась хозяйка кабинета. Восточная женщина с тягучим акцентом и раскатистым «р». Линзы у нее в очках были толстенными, они очень уменьшали ее глаза.
– Насчет Левковской.
– А вы кто? – из-над очков поинтересовалась та.
– Я… Парень ее.
– Парень. Передумали?
– Что?
– Должны были в пятницу удалять плод, но хирург задержался на родах, были двойняшки с обвитием. Не успели. На выходных плановых операций не прроводим, оставили под наблюдением и на анализы. Будем сегодня делать.
– Что?
– Еще раз вам повторить?
– Вы что, еще не делали ей ничего?
Горло высохло.
– А вы что, сами не знаете? Хорош бойфрренд.
– Мы поругались.
– Это вы уж сами как-нибудь рразбирайтесь. Операция через два часа. Можете вон зайти к ней пока.
– Не уверен. Может быть. Вы ей пока не говорите, ладно?
– А надо быть уверенным. У девочки одиннадцатая неделя беременности, двенадцатая пошла. На следующей неделе ей никто в этой стрране аборт уже не сделает. Буквально в последний вагон запррыгиваете.
Она как будто вернулась к каким-то своим отчетностям, как будто ей было все равно, что там с Ниной будет дальше. Может, ей и было все равно на этом конвейере.
Илья вышел в коридор чужими ногами.
Забился в тупик, сел рядом с щучьими хвостами.
Приласкал листья. Нужно было за что-то подержаться.
Нина еще не успела. То, в чем Илья себя уже обвинил – этого еще не произошло. Это сейчас случится, через два часа, но еще не случилось. Должно было в пятницу, должно в субботу, должно было тогда, когда Илья еще ничего не знал об этом, когда ответственность на нем уже была, но ее на нем еще не было. Опереточное совпадение. Мать заставила сюда приехать. Бред. Мистика. Не все еще решено. Не его дело. Зачем ей ребенок от мертвеца. Что матери сказать. Нельзя вмешиваться в чужую жизнь. Ты влез. Ты его убил, когда он хотел все поменять. Он не успел. Он не собирался. Он уже перепахал ее так, что жутче нельзя. Надо ехать. Нет времени оставаться. Не мое дело. Хоть что-то можно изменить еще. Она сама не хочет этого аборта. Последняя неделя. Середина августа, одиннадцать недель. Страшно. Хочется вернуть назад. Но его-то ты не вернешь. Его-то ты отобрал у нее совсем. Его нет. А ребенка. Какое ты право имеешь влезать. У тебя и не получится. Она приняла решение. Она сомневается. Она тут проторчала все выходные. Она решилась. Ты убил отца этого ребенка. Сам убил. Ей не нужен ребенок без отца. Ты можешь с нее грех снять. Нет никаких грехов, это люди изобрели. Она радовалась ему. Ей было страшно. Она его хотела сама. Она сама захотела от него избавиться. Ей просто нужно было на него опереться. Ей не на кого будет опереться. Она будет матерью-одиночкой, всегда. Она не убьет своего ребенка. Его ребенка. Я это ему должен. Я ничего ему не должен. Он был должен мне и получил расчет. Как так могло совпасть. Нет судьбы. Нет никакого бога. Слово есть, а бога нет. Есть что-то, что ты можешь еще исправить. Ты же жалел, что ничего не исправить. И вот. Ты не исправишь этим ничего. Для себя да, а ее загонишь. Откуда ты знаешь, чего она хочет. Она его любила. Он ее доводил. Он ее тоже любил. Он паскуда был. Она его любила таким. Возвращалась. Не могла любить. Ты ее всего лишил. А он всего лишил меня. Теперь его ребенка за это убить, что ли. Ты его самого убил уже. Ты не загладишь этим ничего. Я не собираюсь ничего этим заглаживать. Она будет несчастна. Она была несчастна. Она достойна лучшего. Ты можешь ей только солгать. Ты ничего ей не дашь. Ты ничего не можешь ей дать. Нет заднего хода. Кроме одного. Одно можно переиграть. Отбить у смерти. Это случайность. Совпадение. Это не случайность. Это один шанс на миллион. Это нельзя упускать. Ты себя не простишь. Ты мог, но не сделал. Тут нет правильного ответа. Уже сделано столько, лучше просто уйти. Надо уйти. Надо быть там, в помойке на Кутузовском. Не появишься там – раскроют. Какая разница, что с ней. Она не твоя, она его, она никогда не будет твоей. Ты не сможешь ей помешать. Она почувствует фальшь, она забьет тревогу. Ей будет только хуже. Что ты скажешь его матери, когда она спросит, как Нина. Как Нина. Как. Начинаешь опаздывать. Надо уходить. Все. Надо идти.
