Наконец впустили.
Номер был безразмерный; из окон на ладони лежал храм Христа Спасителя, а прямо перед ним – полуостров «Красного Октября». Комнаты уходили анфиладой в обе стороны, как будто два зеркала друг против друга поставили, черта звать. Мебель резная и в позолоте: кресла, столики. Сидели трое серьезных мужчин, в черных прямых волосах седина, горбатые носы. В глубине, в комнатах, слышны были еще голоса: говорили на гортанном, смеялись на вороньем.
К Илье обернулся один. Остальные глядели футбол в плазме. Футбол, не новости.
– Я Магомед. От Хазина?
– Да. Я за деньгами.
– Полтора кило?
– Будет полтора. Сначала деньги, – твердо сказал Илья.
– Иса, дай деньги ему.
Подошел молодой вертлявый в рубашке, в руках красный пакет «М-Видео», легкий на вид. Илья напрягся: ждал объемистого, спортивной сумки почему-то.
– Сколько там? – стараясь спокойно, спросил он.
– Сколько положено, двести пятьдесят евро, – улыбнулся Иса. – Че, считать будешь?
И просто отдал Илье пакет. Илья заглянул: стянутые вакуумом пластиковые пачки, все набитые фиолетовыми полотнами. Он таких никогда не видел, вытащил на свет. Бумаги по пятьсот евро. Такие бывают? Если бывают, то в пачке полтинник, а в пяти пачках – двести пятьдесят. Вакуум.
Кивнул. Начал отходить.
– Отвезу деньги, потом он привезет товар.
– Давай, давай, – сказал Магомед. – Ехай. И скажи ему, чтоб телефон включил.
– У него выключен?
– И скажи ему еще, что если он еще раз с нами сыграет игру, как тогда, ассалям алейкум ему будет. Ну он знает, – лениво, равнодушно протянул Магомед.
– Я передам.
– Скажи, мы его пробили нормально. Про отца все знаем. Нам насрать на его отца, скажи.
– Ясно. Я курьер просто.
– Вот и передай это все, курьер. Передай, если товара не будет через три часа, будем по-жесткому с ним рамсить. Крыша не поможет, скажи.
– Хорошо.
– Я ему отправлял сегодня эсэмэску, он не отвечает что-то. Тебе отвечает?
– Я без телефона тут. Утром отвечал, – сказал Илья. – Сейчас нет с ним связи.
– Картинку ему отправлял. Фотографию. Он не получал? Вотсапп пишет – не доставлено.
– Не знаю, говорю. Меня отправили сюда за деньгами, я должен взять, отвезти.
– Может, подбросить тебя? – спросил вертлявый. – Ты за рулем?
– Я на такси, – сказал Илья.
– Зачем такие деньги на такси возить, давай подвезем, брат! – улыбнулся вертлявый.
– У меня инструкция есть, – упрямо мотнул головой Илья.
Люди, которые смотрели в плазму, не отрывались. Монако играло с Пари Сен-Жерменом.
– Инструкция, бля! Короче, скажи ему, до часа товара не будет, мы его курицу ебнем. А не будет до вечера – его ебнем самого. Если его подвал не учит ничему.
– Что? – переспросил Илья. – Какую курицу?
Вертлявый улыбнулся. Магомед почесал бровь.
– Иса, где ты мне фотку пересылал, покажи пацану.
Тот покопался в телефоне недолго, открыл: девушка заходит в подъезд пятиэтажки. Пальто парусом, шапка, шарф.
Нина.
– Это баба его. Нам партнеры адрес пробили, работу, все. Заебется ее спасать. Так что скажи, через три часа товар чтобы тут. У нее папа не генерал, всем по хуй. Так что быстрее ехай, понял? И пусть телефон включает, скажи.
– Я скажу.
– Деньги, брат, что? Мусор. Бери, не жалко, у меня еще есть! – засмеялся Магомед. – А жизнь дается человеку только раз, знаешь? Пушкин сказал.
Отвернулся и уткнулся в футбол.
– Проуожу, – прогудел Илье в ухо синий борец с бородой.
В лифте он каждую секунду смотрел Илье в глаза. Искал там что-то. Но Илья научился за семь лет делать из глаз мутное стекло.
Довел до выхода, развернулся и пошел вразвалочку назад.
Делай, Илья, что хочешь с этими деньгами.
* * *
Красный пакет болтался в руке как мешок со сменкой, ничего не весил.
Илья подумал: вот если прохудится, вывалятся пятьдесят тысяч евро на тротуар неощутимо. Свернул его, сунул под куртку, надулось брюшко. Оглянулся – идут за ним бородатые? Едут машины? Казалось, нет.
Добежал до метро; опять осмотрелся. Нырнул в пустой вагон: тут точно бы заметил – то нет. Они просто отпустили его, просто нагрузили деньгами на всю жизнь и сказали: иди.
Куда теперь?
Менять? Заказывать билеты? Лететь? В банк класть их?
Чего ему бояться? Он пока и невидимый, и свободный. Он на них имеет право, на эти двести пятьдесят тысяч, это ему из главной кассы выдали, пересчитали семь лет молодости в евровый эквивалент. Вот паспорт, вот деньги, вот будущее, уебывай. Они спохватятся, конечно – и абреки эти, которые совсем не бандиты, и менты, которые не менты вовсе, но будет уже поздно – на два, на три дня опоздают, и за это время он уже со своей новой фамилией рассеется; полетит – хоть в белой футболке с золотым принтом и в кепке олдскульной – над океаном в город Медельин, потеряется там и там будет смотреть сериал на пятьдесят сезонов, пока не узнает, чем все кончается. Одно отличие от сна: Нины не будет рядом.
Включи телефон, Петя.
Нет связи.
Нет связи с Петей, нет связи с Ниной, с родителями: от всех отрекся, когда заметал следы. Никого не предупредить ни о чем. Хороший был план вчера – вернуть Хазину телефон, а сегодня оказался плохой.
Да лети ты в Медельин, господи, лети жить! К херам их всех!
Что, ты простил его папашку, который обпичкал сына властью, обучил его к людям как говну относиться? Потому что – что?! Что он валокординчик глотает?!
Что, ты Хазина за семь своих лет честно-искренне извинил? А?
А?! Это ведь они пиздели про хищников, про то, что друг друга все в этом мире жрут! Их только то не устраивало, что они кого-то схавать не могли, когда им размаха челюстей не хватало, когда у них в глотке что-то стряло! Ну вот, нате, вона вам кое-чего не по зубам: люди с бородами, которым на милицейских генералов насрать! Нате, схарчите-ка их, попробуйте, не зассав!
А?! Это же ваши правила, ваша и игра, пускай они теперь с вами, как вы с нами, разве не это будет справедливость?! Это вам наказание, вам расплата – я о ней из Соликамска просил, я богу на вас стучал, и он вот: натравил на вас беспредельщиков. По закону нельзя, так хоть по понятиям!
Только вот по той же блядской пищевой цепи они сначала Нину схарчат, беззубую и мягкую, а только потом уже пойдут искать Хазина. Но тут только к тебе вопросы, Хазин, потому что это ты с этими бородатыми уже, оказывается, мутил, ты кидал их, это ты своей беременной бабой прикрываешься, а не я!
