Да кто вы мне все? Вы мне все чужие люди!
У меня своих и нет, кроме самого себя. Горите все!
Вышел из метро.
И что, что она беременная? Что, что я ей вчера предложение делал?! И что, что я сам ее уговаривал ребенка оставить?! Что с того-то?! Это не мой ребенок, это Хазинский ребенок, это его баба, это его отец, я с Хазиным два раза всего виделся: когда он меня из спеси в тюрьму определял, и когда я ему горло резал! Мы друг другу посторонние! Это его мать!
А у меня вон своя, она в мертвецкой тоскует, она застряла между здесь и там, мне с ней еще надо решить, при чем тут Хазинские родственнички?!
Ты же там лежишь, ма, и ты же мне все это рассказываешь?! Нет уж, давай так: ты туда, а я сюда. Я сюда, а ты уж сама как-нибудь там. Не учи меня, не затаскивай к себе!
И что, что Нина тут ни при чем?
Так получилось, понимаешь, что если мне – наверх, то ей – к тебе, вниз. А если ей – наверх, то спускаться придется уже мне. Обоим наверху не остаться, Магомед не даст. Она ничем не заслужила, а я-то – чем?! Почему я должен ее обменивать на себя? Потому что я ее от аборта отговорил?
Это не про честность, это не про справедливость, не про расплату, не про отпущение грехов, это только про то, что три мертвеца уцепились мне за ноги и тащат на дно, в трясину, не дают выгрести к воздуху, вот это про что!
Почему тут можно только себя вместо нее живоглотам скормить, кого я этим впечатлю, кто это оценит, кто узнает про это: никто и никогда, бесславный подвиг – идиотство, тут нет никакой победы и быть не может, нет никакой жертвы и никакого спасения, это все только про зубы в три ряда и про лоскута красной требухи. Это все зря, это все зря, зря и зря.
И что этот ребенок – он же в лапы старшему Хазину попадет, и тот воспитает из него второго Петю, ты сам им так все подтасовал, второго избалованного говнюка, которому можно все! Он вырастет, он пойдет в мусора, он из скуки и спеси загонит на зону следующего Илью, вот и весь твой выигрыш.
За что тебе дохнуть? Ради чего?!
Беги! Лети!
* * *
– Магомеда можно? Как тогда набирали.
Белокожая женщина вымученно улыбнулась ему и сняла трубку. Набрала, пошептала что-то.
– Присаживайтесь.
Илья провалился в кресло, глубокое, как волчья яма, как котлован. Сидел и глядел загипнотизированно на лифты, на три пасти, три жерла: откуда выйдет?
Разъехались створки, вышел человек в синем. Не спеша двинулся к Илье. Лицо ничего не выражало. Можно еще было встать и убежать. Можно было убежать. Илья рыпнулся и встал.
– Че такое? – спросил бородатый.
– Вот, – Илья протянул ему красный пакет. – Сделки не будет. Возвращаю деньги. Тут все. Передай Магомеду.
– Че это? – бесстрастно сказал тот.
– Хазина грохнули. Который вам должен был товар. Держи бабло.
Бородач заглянул в пакет, пожал плечами.
Илья развернулся и зашагал к выходу.
Выскочил из подъезда, закрыл глаза. Голова раскалывалась. Ветер его охолонул, дал продых. Покурить надо. На пачку как раз и осталось.
Хорошо, что не успел в двести пятьдесят тысяч фиолетовыми ассигнациями поверить.
Побрел по Якиманке вперед, к Полянке и к мостам. Чтобы в голове заглохло, стал петь песню – на испанском.
Tú, el aire que respiro yo
Y la luz de la luna en el mar
La garganta que ansío mojar
Que temo ahogar de amor
Спросил себя: ну что, поступил красиво? Ответил себе: нет, как мудак.
В ушах звенело. Знобило еще.
Курить хотелось дико.
* * *
Перешел мост – и попал опять на Красный Октябрь. Все дороги сюда и так вели; но Илья сейчас специально шел. Знал, куда.
Завернул налево – к клубу «Icon». Тот был заранее заклеен афишами каких-то американских звезд, которых еще только на Новый год в Москву везли. Новый год был недостижим.
За углом начинался тот заводской переулочек.
У дверей агентства стояла некрасивая девушка Гуля. Куталась в плащ, курила. Илью узнала сразу.
– Можно мне тоже?
– Ну как, получилось с паспортом? – Она достала ему из элегантной, как перламутровая шкатулочка, пачки тонкую сигаретку с платиновым ободком.
– Получилось.
– Вернулись тур оформлять? – она улыбнулась ему.
– Хочу еще подумать, – сказал Илья. – А то как-то я зациклился на этой Колумбии, может, зря? Что у вас еще есть?
Они докурили, перебрались в тепло.
– Вот, глядите, – Илья выложил паспорт на стол. – На пять лет. За два дня сделали. Вообще.
Она открыла паспорт на странице с фоткой. Прочитала его имя.
– Очень приятно. Поздравляю!
Пощелкала мышкой, пошелестела каталогами.
– Так. Ну давайте еще разок. Ищем без визы. Из популярных направлений, конечно, Таиланд. Бывали уже?
– Нет.
Прибой в плазме набегал белой пеной на белый песок, пальмы шевелили своими листьями, похожими на пропеллерные лопасти. Небо было такой синевы, что в него хотелось нырнуть. Илья смотрел в экран, смотрел и слушал.
– На самом деле, там масса еще всего интересного, кроме ледибоев. Русский человек обычно рвется в Паттайю, по местам боевой славы, но острова там просто нереальной красоты. Как в фильме «Аватар» буквально, из воды – зеленые такие глыбы поднимаются. Есть необитаемые, с дикими пляжами, белым песком, туда молодые французы ездят, австралийцы, живут коммунами, устраивают рейвы на трое суток, просто обалденно. Ну и на моторке можно проплыть, местные возят, к заброшенным буддистским храмам в лесах.
Илья за минуту целую жизнь там прожил, на этих зеленых тайских островах, молодую и загорелую, серферскую и мопедную, с юными кудрявыми парижанами: может быть, амур-а-труа.
А Гуля манила его дальше уже:
– Ну или, кстати, Марокко. В Марокко ездили?
– Нет. Я никуда еще не ездил, если так-то.
– Ой, я в прошлом году была, полный восторг. Сама страна – просто фантастика, пейзажи космос, люди радушные, и там океан настоящий, буйный – для серфинга самое то. И такие белые городки на фоне синего моря… Эс-Сувейра там какая-нибудь. Ну а Марракеш! Огромный старинный город, касба, ну, крепость арабская, улочки узенькие, как в «Сказках тысячи и одной ночи», базары, и сады фруктовые, пироги с сахарной пудрой и голубятиной, и поместье Ива Сен-Лорана, но это вам, наверное, не интересно…
– Интересно.
– У него не было детей, и он все жизнь держал бульдогов. Причем все псы приходились друг другу сыновьями. И всех их звали Мужикь – то есть мужик. Мужик Первый, Мужик Второй, Мужик Третий, как короли. И в этом саду у них фамильный склеп, жутко трогательно. Династия.
