Рука на книге задрожала, вот-вот были готовы хлынуть слезы.
— Мне очень жаль, детка, я ведь знаю, как ты к нему привязалась. И мне он нравится. Пока мы не найдем кого-нибудь другого, я буду заменять его. Я слышала тебя вчера ночью, ты искала что-нибудь поесть?
Элис не ответила. Скучает ли она по Адаму?
— Мне тоже не нравится, что папы нет дома. Он с нетерпением ждет… — я спохватилась. Раннее возвращение Адама и поход должны были стать сюрпризом, — когда сможет вернуться домой и увидеть всех нас.
Элис по-прежнему молчала, у меня болела за нее душа. Она, конечно, забудет Саймона, хотя сейчас даже не подозревает об этом. И поход ей понравится. Я поцеловала ее в щеку. Пора было ехать, я уже опаздывала. Искать сандалии некогда, я сунула ступни в старые шлепанцы, валявшиеся у двери.
На дороге то и дело попадались лужи, я вела машину осторожно, ожидая, что увижу много поваленных деревьев, но в наших краях буря бушевала не так сильно, а может, все было еще впереди.
Так случилось, что этим утром мы принимали детей и старух, а на завтра был назначен день приема стариков и беременных женщин. Я любила такие дни. Мне нравилось смотреть, как скромно, но с достоинством держатся дети, как смело они стоят, выпятив грудь, и ждут, когда я их прослушаю. В числе прочих сегодня должен был появиться и Ибо. В обеденный перерыв я спросила о нем у Эстер. Та отправила свой недоеденный бутерброд обратно в коробку.
— Миссис Мунте уехала во Франсистаун и забрала Ибо с собой.
— А Барути?
Эстер покачала головой и встала, чтобы застелить кушетку свежим листом бумаги. Имя Барути словно повисло в воздухе.
Прием тянулся медленно: трое мужчин из одной семьи с отравлением вареной козлятиной, оставшейся после свадьбы, лишай, хронические боли в спине, авитаминоз. Эстер укатила на своем мотороллере. Приближалось время вечернего кормления Сэма. Я закрыла тяжелые железные двери и услышала щелчок замка. Солнце висело над самым горизонтом, шелковистые кисточки кукурузных початков на огородиках вокруг хижин за медпунктом золотились в свете заката. Я торопливо села в машину, но, когда повернула ключ зажигания, двигатель не заработал. Я повторила попытку. Фары загорались, бензина было достаточно. Под внимательными взглядами столпившихся вокруг детей я открыла капот. Вода есть, масло тоже. У Адама включилась голосовая почта. Снова разрядился телефон? Наверное, сейчас он уже выехал из отеля. Я попыталась позвонить домой, но ничего не вышло: видимо, кто-то сбросил трубку с рычажка.
Отыскав в сумке хлопковую панаму, я кивнула наблюдающим за мной детям и, размахивая руками, зашагала прочь по дороге. Это же приключение, твердила я себе. Это слово выбрал Адам, чтобы заманить меня сюда. Проходя мимо последней хижины на окраине деревни, я мысленно вернулась в ту минуту, когда впервые услышала от него о поездке в Африку. Вспомнила, как я забеспокоилась о своей работе, как разозлилась. Оглядываться в прошлое было все равно что вспоминать когда-то увиденную пьесу о женщине, чью историю я почти забыла.
Глава 20
Ботсвана, март 2014 года
На тропу опускается знойный вечер. Все звуки глохнут в стрекоте цикад. Под моими ногами хрустит крупный рыхлый песок. Идти так же легко, как и дышать. Мои мысли раскачиваются и дрейфуют в теплом воздухе.
Адам, счастливый, будет потягивать пиво, это в новинку… Зоуи сейчас, наверное, под деревьями с какой-нибудь ящерицей в руках. Элис читает, пристроившись поближе к Теко, ее темные волосы метут по странице. С утра она уже успела немного успокоиться. По саду распространяются ароматы ужина, Элизабет ставит цветы в стакан.
С тропы вспархивает хохлатый бюльбюль, его дробный крик нарушает покой: скорей, скорей, доктор, скорей. Золотое сияние меркнет в просветах между деревьями. В тени красным пятном вспыхивает пустынный цветок. И вот они, сумерки.
Время ужина и купания. Сэм, наверное, плачет.
Первой птице отвечает другая, потом еще одна, и вскоре на всех деревьях поднимается беспорядочный галдеж. Темнеющий воздух ощущается во рту густым, как пирожное.
Перед моими ногами тонкая змея с молниеносной быстротой скользит через тропу и скрывается в кустах. Мне хочется какой-нибудь выпивки с джином. Хочется, чтобы Адам поразился, увидев, что я добралась до дома пешком, и пожалел, что забыл проверить машину и зарядить свой мобильник.
Когда я приближаюсь к воротам, они уже окутаны тенью, но на ощупь их доски все еще горячие. Открываясь, створки ворот издают две знакомые жалобные ноты. Лягушки в пруду за домом заводят свой булькающий, как отрыжка, ночной концерт. Я сбрасываю скользкие от пота шлепанцы и чувствую ступнями мягкую пыль. Облегчение от того, что я дома, болезненно распускается в грудной клетке. Я огибаю поворот подъездной дорожки, с нетерпением ожидая, когда впереди, за лужайкой с низким кустарником, в окнах покажутся первые огни.
Мне требуются считаные секунды, чтобы обнаружить весь дом ярко освещенным и увидеть скачущие по лужайке лучи фонариков. Адам кричит, его голос похож на низкий рык изнемогающего от боли зверя. Он неподалеку, у деревьев. Я перехожу на бег, Адам оборачивается, его лицо маячит в сумерках белым пятном. Зоуи стоит у стены дома и тихо плачет. Значит, не она. Элис сидит на корточках в углу. Увидев меня, она грациозно встает. И не она.
А потом я понимаю.
Тени в нашей спальне колеблются не так, как обычно. Всего через мгновение я замечаю, что занавески разорваны и чуть трепещут на легком ветру. Кучка битого стекла поблескивает на ковре под окном, несколько зазубренных осколков все еще держатся в раме.
Детская кроватка пуста.
Глава 21
Ботсвана, март 2014 года
Громко ревущая машина Кабо замедляет ход, притормаживая у дороги, поворачивает и вскоре ее шум затихает вдалеке. Пройдет не меньше двух часов, прежде чем они доберутся до полицейского участка в Габороне. Объясняться будет Кабо, а не Теко. Адам отмолчится, надеясь, как и я, что Сэм уже в полиции. Утерянная собственность, сданная находка. Но никто не сдает в полицию только что похищенных младенцев.
В доме тихо, только кухня живет своей жизнью. Шумит плита. Тонкие полоски мяса для билтонга Джосайи свисают с крючков под потолком, покачиваясь в жарком воздухе. Элизабет, присев к столу, месит ком теста. Джосайя подкармливает дровами огонь в плите, а потом смотрит на меня так, словно не понимает, кто я такая. Его брови насуплены, на лбу прорезались глубокие морщины, взгляд растерянный, бегающий, будто он не соображает, что произошло. Да и я тоже.
— Расскажите, что случилось, Элизабет. Вы были в саду?
Она кивает.
— Теко присматривала за Сэмом в доме. — Элизабет оглядывается на брата. — Джосайя спал у себя в хижине.
Услышав свое имя, Джосайя доверчиво, как ребенок, переводит на нее взгляд.
