— Теко подняла шум, — продолжает Элизабет. — Мы прибежали. Сэм пропал.
— Где вы его искали?
— Везде.
— Везде?
— Во всех комнатах. — Элизабет снова принимается мять тесто и понижает голос: — В шкафах.
Маленькое тельце можно согнуть, чтобы уместить в тесном пространстве, засунуть поглубже в темную нишу. Холодильник в углу вдруг вздрагивает, будто от икоты, и разражается басовитым рокотом. Раньше я на него даже не смотрела. Никогда не заглядывала внутрь. Я встаю и распахиваю дверцу. От этого движения Элизабет вскакивает, негромко вскрикнув. На полках почти ничего нет. Немного сливочного масла и молока, пучок зелени. В воздухе витает замешательство Элизабет. Джосайя вытирает лицо ладонями, выходит за дверь и прикрывает ее за собой.
— Я схожу с ума, — шепчу я.
Элизабет молчит. Она кладет тесто в форму у плиты, накрывает полотенцем и принимается подметать пол.
— Завтра придет жена вождя.
Она кивает, не поднимая головы.
— Я нашла пса Джосайи, Элизабет, — скороговоркой продолжаю я. — Он мертв.
Элизабет, взглянув на меня, качает головой, будто мои слова не имеют смысла.
— Его, должно быть, сбила машина. Труп лежал в кювете. Мне очень жаль. Я скажу Джосайе.
Элизабет поджимает губы и оглядывается на дверь.
— Я сама скажу, — говорит она.
Я выхожу из кухни. Пусть лучше услышит от нее. На миг пес представляется мне маленьким рыжеватым щенком, он носится вперевалку по саду, спит под хозяйской кроватью. Потом перед моим мысленным взглядом всплывает личико Сэма. Рот открыт, щеки блестят от слез, его хватают чужие руки. Надо как-то продержаться несколько часов, пока не вернется Адам. Кабо приедет домой и расскажет жене. Скоро узнают и соседи. Весть о нашей беде кругами начнет расходиться все дальше и дальше, просачиваясь в чужую жизнь.
В поздних новостях по телевизору какие-то мужчины кричат с возвышения, толпа трясет транспарантами. Выборы. Я быстро выключаю телевизор, у меня в ушах звенит от страха.
Бутылка вина в шкафу наполовину пуста. Я быстро выпиваю два бокала, а потом вдруг замечаю, что телефонный шнур перерезан. Действовали ножом — срез ровный. Я отшатываюсь, будто шнур может представлять опасность.
Зоуи спит, лежа на боку. При лунном свете я успеваю заметить, что глаза Элис широко открыты. Когда я на цыпочках подхожу поближе, она поворачивается лицом к стене. Я ложусь рядом, надеясь своим присутствием хоть немного ее утешить. Проходит несколько часов, прежде чем она расслабляется и погружается в сон.
В нашей комнате покрывало на кровати не смято. Им было некогда рассиживаться. Нагнулись, заглянули в кроватку, протянули руки, подняли свою ношу и повернулись одним движением. Ловким. Может, даже отработанным. Стопка полотенец и памперсов на комоде рядом с кроваткой не тронута. Почему их не взяли? Лучше бы взяли — знак того, что они добры и намерены оставить Сэма в живых.
Барабанная перепонка в его правом ушке наверняка уже надулась, туго наливаясь ровной краснотой. Он будет кричать от боли, а они не поймут. Накажут ли его? Я съезжаю спиной вдоль дверного косяка, сажусь на пол и качаюсь, обхватив голову обеими руками.
Я всплываю на поверхность. Отец кричит из лодки, веля мне работать руками и ногами.
Снова погружаюсь. Под водой тихо и темно.
Вода вливается мне в горло. Я тону.
Минуты повисают, как мясо на крюках на кухне, и тянутся беззвучно.
Я допиваю вино. Сон, когда он наконец приходит, сбивает меня, как грузовик.
Глава 22
Ботсвана, март 2014 года
— Думела.
Свет бьет в глаза. Втиснутая между Адамом и спинкой дивана, я едва дышу. Рубашка на нем задралась. От влажной кожи, прижатой к моему лицу, пахнет спиртным и потом.
Секунду погодя вновь накатывает отчаяние, а затем — воспоминания о том, как Адам поднял меня с пола, и мы вместе повалились на диван. Он уснул мгновенно, жар его тела подействовал как наркотик, и я тоже уснула снова — вернее, провалилась в беспамятство.
— Думела, — повторяет приветствие негромкий голос.
В глазах проясняется, я вижу рослую женщину, она склоняется надо мной, сложив ладони вместе. Пео, жена вождя, я видела ее вчера ночью. Раскосые глаза смотрят строго, губы не улыбаются. Я киваю ей. Вопросы теснятся у меня в голове. Сумеет ли она помочь? Найдет ли Сэма? Я не в состоянии ничего объяснить ни ей, ни еще кому-то. Словно угадав мои мысли, женщина скрывается из вида. Тихо хлопает дверь кухни.
На мне вчерашняя одежда. Та самая, в которой я поцеловала Сэма на прощание, осматривала пациентов, спешила домой. Я сдвигаюсь между спинкой и Адамом к боковой стороне дивана и спускаю ноги на пол. Адам стонет, что-то бормочет, но не просыпается. Вопросы продолжают борьбу за пространство у меня в голове.
Кто приходил, мужчина или женщина? Или и тот и другая?
Гостиная выглядит не так, как обычно. Пол холодит мои босые ноги. Кресла расставлены полукругом. Мы так никогда не сидели. А может, стоило бы? Лучше бы стало от этого или нет? Безопаснее было бы для Сэма, окажись мы семьей из тех, в которых ведут разговоры, усевшись в кружок, а не прислонившись к дверному косяку, на ходу, в машине, не роняют реплики через плечо, не перебрасываются ими с переднего сиденья машины на заднее?
Наверное, когда они вошли, Сэм расплакался и ему зажали рот ладонью.
Живописный пейзаж за окном сжался до поросшего неопрятными кустами пустыря. Где-то там мой малыш окружен со всех сторон горячим воздухом. Кто-то знает, где он.
Мне нужно покинуть дом, осматривать заросли, спускаться в овраги. Как быть? Дожидаться полицию или броситься в буш и искать под каждым деревом?
Пока я стою, охваченная дрожью нерешительности, снаружи доносится голос Зоуи. В окно я вижу, она на веранде. Сидит за столом рядом с сестрой. С ними две женщины. Ладонь старшей лежит на спине Элис. Та, что моложе, поблескивая кольцами на длинных пальцах, расположилась напротив и перебирает кучку семян марулы. Теко с ними нет. Наверное, отсыпается, как Адам. Я выхожу из дома, женщины поднимают головы и умолкают. Ладонь соскальзывает со спины моей дочери.
— Думела.
Собственный голос кажется чужим даже мне самой. Зоуи удивленно вскидывает голову, Элис настораживается. Обе плакали. Старшая женщина кивает. Темные родинки беспорядочно разбросаны по ее щекам, будто кто-то кинул их ей в лицо. Молодая довольно симпатичная, ее пухлые губы выкрашены ярко-розовым. Она смотрит в сторону сада, слегка постукивая ногтями по столу, и на ее высоких скулах горит румянец смущения.
Зоуи сползает со своего стула и бежит ко мне.
