– Что ж, поздравляю… – протянула она. – И что же, давно вы с ней знакомы?
– Достаточно, – усмехнулся Шеметов. – Вполне достаточно, чтобы решиться связать с ней жизнь.
– А вы уверены, Алексей Васильевич, что достаточно знаете ее? – Иветта прищурилась, и глаза ее полыхнули синим пламенем. – Ведь она… скажем так, необычная женщина. Дело даже не в том, что она обладает… м-м… неординарными способностями. Дело в ее странном отношении к обыденности, которого вы, я уверена, не могли не заметить. Ведь вы производите впечатление мужчины блестящего, – мимоходом заметила она, бросая на Алексея еще один пленительный взгляд.
– Мерси, мадам, – кивнул он. – Спасибо за предостережение, но меня совершенно не интересует отношение моей жены к тому, что вы называете обыденностью. И что это вообще такое, можете вы мне сказать? Стирка, уборка, кухня? Да ведь это смешно, мадам, ей-богу! Все эти проблемы решаются просто, и стоит все это теперь не слишком дорого, неужели вы не знаете? Или вы сами стоите у плиты?
– Что вы, Алексей Васильевич, – легко махнула рукой Иветта. – Я не настолько глупа, чтобы думать, будто вы хотите заполучить дармовую домработницу. Я имела в виду совсем другое… Марина живет в своем, особенном мире, неужели вы не заметили? У нее какие-то свои понятия о жизненных ценностях, о том, что важно и что неважно. Порою даже я терялась, видя ее невозмутимость в тех случаях, когда любая другая женщина испытывала бы по меньшей мере любопытство.
Иветта встала, прошлась по студии пружинистой, как у пантеры, походкой и, остановившись рядом с каким-то причудливым хрустальным сооружением, устремила на Шеметова пронизывающий взгляд – такой, от которого даже он поежился.
– А вы не боитесь, Алексей Васильевич? – буравя его взглядом, продолжала она. – Вы не боитесь, что так и не сможете приручить столь необычную и к тому же столь юную в сравнении с вами жену? Что она так и останется сама по себе? Да по силам ли вам жить с такой женщиной, Алексей Васильевич? И зачем, собственно? Мне почему-то кажется, – тут голос Иветты стал вкрадчивым, – что вам совсем не нужны эти странности и сложности…
Шеметов с трудом стряхнул оцепенение, начавшее его охватывать при завораживающих звуках Иветтиного голоса. Да, не зря Марина ее боялась! Железная воля чувствовалась в этой синеглазой красавице и умение подчинять себе чужую волю.
– Надеюсь, мадам, – медленно, глядя прямо ей в глаза, сказал Шеметов, – что, как вы правильно поняли по моему возрасту, моего жизненного опыта хватит, чтобы самому разобраться в своих потребностях. А приручать я, знаете ли, никого не собираюсь. А если бы собирался щекотать себе нервы подобными играми, то пошел бы работать в цирк.
Ему показалось, будто искры брызнули из глаз Иветты, когда ее взгляд скрестился с его взглядом. Потом она отвела глаза.
– Одним словом, мадам, – спокойно и даже весело продолжил Шеметов, – я не знаю, какие виды вы имели на эту девушку, но теперь вам придется о них забыть. Я не намерен ни грозить, ни убеждать – я хочу, чтобы вы поверили мне на слово: я никому и никаким способом не позволю вмешиваться в мою жизнь и, соответственно, в жизнь моей жены. Ведь вы это уже поняли, правда?
Он по-прежнему смотрел на Иветту, чуть сощурившись и спокойно ожидая ответного взгляда. Но, к удивлению Шеметова, ответного взгляда не последовало. То есть Иветта взглянула на него, но это был прежний ее обворожительный взгляд, и только. Та властная сила, которую он успел почувствовать в ней, больше не светилась в ее глазах.
– Ах, как мне жаль, Алексей Васильевич! – вдруг рассмеялась Иветта, и смех ее зазвенел, как колокольчик. – Как мне жаль, что вы сделали такой поспешный выбор! Мужчина, которого не пугает то, что есть в Марине… Как я сожалею, что на вашем пути встретилась она, а не я!
– Ну-у, мадам, – усмехнулся в ответ Шеметов, – да ведь меня просто не хватит на всех колдуний Москвы! Даже на таких неотразимых женщин, как вы. Прощайте, мадам, рад был познакомиться, – сказал он, вставая. – Хорошо, что мы сразу поняли друг друга.
– Успехов вам, Алексей Васильевич! – насмешливо прозвучало вслед.
Спускаясь по узкой лесенке, ведущей из студии в квартиру, Шеметов спиной чувствовал буравящий взгляд Иветты.
Алексей знал, что Иветта права. Конечно, он сразу это заметил: что Марина живет в особенном мире, в котором никакого значения не имеет то, что в обычной человеческой жизни привлекает всеобщее внимание, вызывает любопытство и даже зависть.
Он видел, что Марина действительно не замечает ни его роскошного черного «Мерседеса», ни уставленного дорогими блюдами стола в ресторане «Якорь», ни всего остального, что приходит только с большими деньгами и из чего уже давно состояла его жизнь.
Деньги были важным и даже болезненным вопросом для Шеметова.
Нет, не потому, чтобы он был алчен или, того невозможнее, скуп. Но он забыть не мог слов, сказанных Дашей при расставании.
Она сказала тогда о «других» деньгах, и он прекрасно понял, что она имеет в виду. Это были не просто деньги, позволяющие поддерживать более или менее пристойное существование, – это действительно было другое…
Большие деньги давали независимость, свободу от неумолимых обстоятельств. С ними было связано право жить по собственному разумению, не позволяя подлецам распоряжаться твоей жизнью.
У Алексея до сих пор испарина выступала на лбу, когда он вспоминал пустые глаза чиновника, сказавшего: «Квартира не ваша, а государственная» – о родном его доме…
Теперь он был уверен: о его доме больше никто и никогда подобного сказать не посмеет. Правда, при этом он гнал от себя мысль о том, что дома у него нет и что он даже не хочет его иметь, сам не понимая почему…
Квартира, снятая в желто-кирпичном доме у Никитских Ворот, была просторна, удобна и находилась рядом с офисом; большего ему не требовалось. И денег у него было достаточно для того, чтобы ни одна женщина, которую хотя бы ненадолго сводила с ним судьба, не почувствовала себя обделенной.
Но Марина… Чем он мог ее удержать? Ее, не отличающую роскоши Президент-отеля от убожества заброшенного жилья! Но зато мгновенно замечающую совсем другое…
Когда она сказала, что он несчастлив был в квартире на Патриарших, сердце у Алексея едва не остановилось! При чем здесь могли быть и «другие» деньги, и необделенность жизненными благами? Все это не имело для нее никакого значения – как, на самом деле, не имело никакого значения и для него…
Понимать, что она ему благодарна и не более, – вот что было невыносимо. Оттого так мрачен он был в день своей «свадьбы», оттого пытался хмелем заглушить свою тоску или хотя бы не дать Марине догадаться, что же с ним на самом деле происходит.
Но он так хотел видеть ее! Он все готов был терпеть, даже безнадежность будущего, лишь бы видеть ее хотя бы изредка! В качестве эскорт-герл, да в любом качестве – лишь бы видеть этот чудесный свет, вспыхивающий в ее глазах, когда она смотрит на него. Ведь он был, этот свет, хотя Марина не чувствовала его любви и – он был уверен – даже не думала о том, что его можно любить.
