– Ты точно псих, – подытожила Зойка. – Сам неси свою мазню Гипотенузе.
Андрей вышел из дома и сделал вид, что идет в школу. На самом деле вошел в другой подъезд и поднялся на крышу.
С пятого этажа было видно полгорода. Мазанки, халупы, старые купеческие особняки. Только вокруг стояли такие же пятиэтажные дома. Это был единственный в городе современный квартал. И звали его Новостройка.
Небо было чистое, солнце ласковое. Андрей закурил сигарету и лег, положив под голову школьную сумку. Перед глазами была крыша соседнего строящегося дома. Вертухай на вышке дремал. Зэки в поте морды укладывали рубероид и заливали щели битумом. Тот, что помоложе, свистнул:
– Эй, фраерок, кинь пачечку чая.
– Откуда у меня? – лениво отозвался Андрей.
– Сгоняй домой.
– Мать не даст.
– Стырь.
– Я дома не ворую.
– А вообще тыришь?
Зэк развлекался. Но Андрею было не до шуток. Он огрызнулся:
– Ты кто такой, чтобы меня исповедовать?
В сторонке от работавших зэков сидел еще один. Как и Андрей, просто грелся на солнышке. И выделялся особенными татуировками. На груди – пасть тигра, на ключицах – звезды, на спине – крест с распятой женщиной. «Блатной», – определил Андрей.
Вертухай навел на Андрея винтовку.
– А ну, мотай с крыши. Мотай, кому сказал!
– Щас, разогнался, – процедил Андрей
– Правильно, пацан, не бойся его, – подал голос блатной. – Это он так, для порядка шумит. Он сам чифир любит.
Вертухай заткнулся и стал смотреть в другую сторону.
– Эй, дружок, тебя как зовут? Кликуха есть? – спросил блатной.
– Корень.
– Будем знакомы, Корень, – сказал блатной.
Голос у него был густой, властный. Себя он не назвал. Лег и прикрыл глаза зэковской кепочкой. Вроде задремал. «Расписной», – подумал Андрей. Так в городе называли зэков с наколками на всем теле.
Из чердачного окна вылез Генка Сорокин. В зубах у него торчала спичка. Генка увлекался английским, почти непрерывно учил слова. Спичка помогала отрабатывать правильное произношение.
– Хай! – поздоровался Генка.
Андрей презрительно посмотрел на приятеля. Белобрысый, сероглазый, вылитый фриц. Ну и учил бы немецкий.
– Хайль, – передразнил Андрей. – Нафиг тебе этот инглиш? Что ты с ним будешь делать? С кем разговаривать?
– С иностранцами.
– Где?
– За границей.
– Размечтался. Кто тебя туда пустит?
– Сбегу. Перейду границу. Попрошу политического убежища.
Андрей сплюнул.
– Зачем тебе это нужно?
Генка вздохнул:
– Надоело жить в дерьме. Вся наша жизнь, Андрюха, дерьмо. Старшеклассники в США ездят в школу на своих машинах. А ты, для того чтобы сходить в кино или на танцы, сдаешь бутылки. А я делаю ножи для чеченцев, которыми они потом режут русских.
Глядя на интеллигентную физиономию Генки, трудно было подумать, что он работает на механическом заводе простым токарем.
– С чего ты взял, что американские пацаны ездят на своих машинах? – спросил Андрей.
– Читал в журнале «Америка». Отец выписывал.
«Странно, вроде друг, а ничего не рассказывает о своих родителях. Значит, не друг, а так, кент», – подумал Андрей.
– Ну что, начнем? – предложил Генка.
– Давай, – согласился Андрей.
Генка достал из кармана пачку лотерейных билетов, Андрей развернул газетную таблицу. Стали проверять номера. Расписной наблюдал за ними.
– Что такое не везет и как с ним бороться? – возмущался Генка, отбрасывая в сторону один билет за другим.
Наконец, стало ясно, что не выиграл ни один из целой сотни билетов.
– Эх, надо было купить пачку, где номера идут подряд, – простонал Генка.
Он сгреб билеты и швырнул их с крыши. Они полетели, как листовки.
– Что, Корень, чахотка замучила? – насмешливо спросил Расписной.
Друзья переглянулись. Они петрили по фене, знали немало жаргонных слов. Но тут было что-то новенькое.
– Карманная чахотка, говорю, замучила? – переспросил Расписной. – Не морщи попу, Корень. Это дело поправимое. Сгоняй за коньяком.
Точным движением зэк перебросил груз с деньгами. Андрей подобрал, пересчитал деньги.
– Купи два пузыря, грелку, ну что тебе объяснять? – оживился Расписной.
Андрей пошел в магазин. Вообще-то спиртное продавали только после одиннадцати. Но за два рубля сверху продавщица без разговора полезла под прилавок.
В соседней аптеке Андрей купил грелку, влил в нее коньяк и поднялся на крышу.
– А ты нормальный пацан, – похвалил Расписной.
Андрей подмигнул Генке.
– С тальком будет пить.
Это их слегка развеселило.
Было девять утра. Пришло время спускаться с крыши.
Перед тем как войти в квартиру, Андрей на всякий случай позвонил. Тишина. Все нормально. Матери нет, отвела Валерку в детский сад и пошла по магазинам.
Андрей начал угощать друга.
– Хорошо тем, у кого есть дом, – со вздохом отметил Генка.
И набросился на котлеты. Он метал в рот, как в топку, будто его держали впроголодь. Отчасти, наверно, так и было. Генка что-то натворил на Брянщине и сбежал сюда, в Казахстан. Жил в семье родной тетки, а там хватало своих ртов.
Потом они закурили и стали обсуждать убийство хрустальщика. Генка уже знал кое-какие подробности. Оказывается, смертельные удары были нанесены длинным ножом. Но на теле оказалось еще множество мелких колотых ран. Значит, скорее всего, дело рук чехов. Так здесь называли чеченцев. Только они носили похожие на кинжалы длинные ножи. И только они, по слухам, давали потыкать тела убитых своим мальцам.
– Если это чехи, то получается, что они сами себя выдали, – недоумевал Генка. – Нет, не такие они дураки. Вообще тут что-то не так.
Андрей молча курил. Он был того же мнения.
– А если не чехи, то кто? – рассуждал Генка. – Только слободские, больше некому.
В городе было шесть районов и столько же группировок: вокзальные, затонские, абаевские (казахи), Гусинка (район компактного проживания чеченцев), центровые (смешанная кодла, поскольку русские и чеченцы жили в центре вперемешку) и слободские.
Самыми авторитетными были центровые. Их сила была в чеченцах, которые в любой момент могли призвать на помощь Гусинку. В сущности, Центр и Гусинка были одной группировкой. Но авторитет центровых держался еще и на умении держать фасон. Многие из них уже носили узкие брюки, твидовые пиджаки и яркие галстуки, отращивали длинные волосы. А отсталые слободские ходили в фуфайках, носили кирзовые сапоги с отворотами и стриглись наголо, под зону.
