– Он не дышит, – сказал Генка.
– С чего ты взял? – спросил Андрей.
– Посмотри, какие у него глаза, – с ужасом произнес Генка.
Точно. Глаза были необычные, невидящие. И челюсть у Мишки чуть отпала.
– Мишаня! – на всякий случай потормошил его Андрей.
– Слушай, он умер… – с удивлением и ужасом произнес Генка.
– Надо вызвать «скорую», – сказал Андрей.
– Надо сваливать, – сказал Генка.
– Я вызову «скорую», – повторил Андрей. Ему не хотелось верить, что Мишке уже ничто не поможет.
– Мы вызовем «скорую», но сейчас надо сваливать, – повторил Генка. – Или это повесят на нас.
С ближайшего телефона-автомата Андрей позвонил в «скорую». И потом они наблюдали за тем, что происходило, со стороны. Санитары уносили на носилках Мишку, укрытого белой простыней с головой. Подъехали милиционеры и пошли по следам крови до того места, где произошла кровавая разборка. Потом провели бугая и стручка. А санитары пронесли еще одни носилки – с телом Сысоича.
Пляж гудел.
– Паспорта! – спохватился Генка.
Они побежали к домику, где их держал Сысоич, убедились, что паспорта на месте, похватали свои вещи и бросились на автовокзал, чтобы сесть в автобус на Симферополь. Но у самого вокзала Андрей остановился.
– Стоп!
– Ты чего? – спросил Генка.
– Назад, – сказал Андрей. – Нельзя на вокзал. Там могут обыскать.
– Точно, – согласился Генка. – Нужно взять частника.
Андрей покачал головой.
– И на частнике нельзя.
– Тогда как?
– Никак. Отсидеться надо. Или где-то закопать это проклятое рыжье. Или выбросить.
– Не забудь показать, где выбросишь, – пошутил Генка.
– Мне ничего уже не надо, – упавшим голосом проронил Андрей.
Они пошли к морю. Генке пришла в голову неплохая идея – украсть шлюпку. Он открыл замок толстой проволокой, освободил от цепи весла. И они поплыли вдоль берега на восток.
– Провожу тебя и поплыву в Турцию, – сказал Генка, загребая веслами.
– Ага, прямо в лапы к пограничникам. И загремишь лет на десять. Счастливого пути! – отозвался с кормы Андрей.
Раньше он считал мечты Генки о побеге из страны пустыми бреднями. Но приятель стоял на своем. И эта глупость злила. Андрей сказал:
– Геныч, отец у тебя, как я понимаю, был шишкой? Только шишки получают журнал «Америка».
Генка нахмурился.
– Батя нормальный мужик. Просто хотел нормально, по-человечески жить. Но у нас же ненормальная страна, ты это понимаешь? Когда отец говорил мне это, я тоже не понимал.
– Где он? – спросил Андрей.
– Сидит.
– А мать?
– А мать вышла за другого.
– За что посадили-то? – спросил Андрей.
Генка объяснил, постепенно повышая голос:
– Понимаешь, батя в снабжении работал. Организовал подпольный цех. Говорят, первый в стране. Шили разный дефицит, в основном рубашки. Понимаешь, он ничего не украл. Он просто коммерсант, от бога. В Америке он стал бы миллионером. А в СССР он преступник и зэк. Почему я должен любить эту страну?
– Мне тоже многое не нравится, – поддержал его Андрей. – То нельзя, другое нельзя. И наоборот: ты и это должен делать, и это. С какой стати? Почему за меня кто-то решает?
Генка оживился.
– Плывем, Андрюха, в Турцию. А оттуда можно – куда хочешь.
Андрей подумал и сказал:
– Слушай, надо позвонить Димону: как там?
Генка скривился.
– Соскучился?
Андрей вздохнул.
– Соскучился. И вообще ни на что уже не способен. Надо прийти в себя. Мишаня все время перед глазами.
Они доплыли до Алушты. Пришло время поделить драгоценности. Андрей с мрачным видом подвинул Генке сумку.
– Дели сам.
– Андрюха, приди в себя, – спросил Генка. – Мы не можем так распрощаться.
– Тебе заграница, мне – хана, не ясно, что ли? – сказал Андрей. – Что я предъявлю Алмазу? Свою долю? Он мне скажет: а где остальное?
– Он, как Сысоич, спросит с тебя всю витрину, – сказал Генка.
– А я скажу ему, что это неправда. И он должен мне поверить. Если он видит цвет моей печени. Но если я скажу, что половину отдал тебе, мне хана. Мы не имеем права делить сами. Мы – только исполнители. А условия для нас создавали его люди. Значит, только Алмаз может решать, кому сколько.
– Но он может спросить за Сысоича, – заметил Генка. – Старик хотел удрать с рыжьем, убил Мишку. Мы должны были спокойно смотреть?
Генка долго сидел молча, смотрел в море, вздыхал. Потом спрыгнул со шлюпки, поплавал, влез обратно и сказал:
– Какая на хрен Турция? Какой Запад? Я знаешь о чем сейчас подумал? Если мы провезем золото через полстраны, Алмаз это оценит
Кончита
Они отправились в Пензу. Там пересели на поезд, идущий в Казахстан. И потом тряслись еще двое суток. Боялись соседей по купе, двух взрослых мужиков с татуировками. И в особенности милиционеров, которые ходили по вагонам и всматривались в лица пассажиров.
Они не доехали до своего города километров восемь. И пошли пешком, по шпалам, с наслаждением вдыхая привычный степной воздух.
Осторожность не была лишней. К тому времени Досанов уже знал из всесоюзной оперативной сводки, что в Ялте произошла кража в ювелирном. Со слов Жорика капитан знал также, что Корнев, Сорокин и Левитин исчезли из города. Связав эти два факта, Досанов доложил о своих соображениях начальству. И теперь на железнодорожном вокзале и в аэропорту дежурили милиционеры с фотографиями ребят, о чем они, естественно, не знали.
До сумерек они просидели в рощице на окраине города, потом закопали сумку с драгоценностями и направились к Димке. Новостройка сияла огнями. Но странное дело: обычно до одиннадцати вечера во дворах было полно ребят. А сегодня в десять все словно вымерло.
Открыв дверь, Димка по виду ребят сразу определил, что они устали и хотят есть. Андрей и Генка по очереди принимали душ, а он готовил на кухне яичницу.
– Мальчуганы, здесь такое творится! Не знаю даже, с чего начать.
Димка усадил ребят за стол, поставил перед ними тарелки с яичницей и плеснул в рюмки коньяк.
– Ну, за ваше возвращение. Я так рад. Господи, зачем я уехал из Маньчжурии!
– Давай, Димыч, по порядку, – тоном взрослого сказал Андрей, стараясь откусывать больше хлеба, потому что яичница быстро исчезала с тарелки.
