Банщица отчиталась перед начальством: сауна натоплена, стол накрыт, горячие закуски на плите. И с любопытством взглянула на заморскую гостью. Всякого она насмотрелась, но чтобы одна женщина предавалась банной утехе с тремя мужчинами, к тому же иностранка, и к тому же вроде бы не какая-нибудь… Такого она здесь еще не видела.
– Перед сауной у нас обычно банкет и маскарад, – сказал Леднев Мэри. – Надень купальник и завернись в простыню. И в таком виде – за стол.
– Okay, – не моргнув глазом, согласилась американка.
Трудно сказать, чем бы она ни пожертвовала, только бы отснять на пленку русский колорит.
Но, увидев мужчин, завернутых в простыни, как патриции в тоги, не смогла скрыть удивления и воскликнула:
– Бог мой, мы перенеслись в Древний Рим! Только, чур, я буду весталкой.
– Ну, если только ты еще не была замужем, – заметил Михаил.
Мэри ничего на это не ответила. Леднев в который уже раз подумал, что эта женщина не склонна к юмору в свой адрес.
Корешков поднял рюмку и выразил надежду, что пребывание Мэри в колонии не будет омрачено ни в ближайшие дни, ни в будущем, когда она выпустит свой фотоальбом.
– Это тебе намек, – сказал Михаил. – Заключенные и тюремщики должны выглядеть на фотографиях достойно.
Американка заулыбалась:
– О, да, конечно, я понимаю.
– В бане мы пьем только по одной рюмке, но – до дна, – предупредил подполковник.
Мэри сделала осторожный глоток, ощутила вкус и выпила оставшуюся в рюмке водку одним духом.
– Есть в Мэри, что-то боевое, надежное, – сказал Корешков. – Я бы пошел с ней в разведку.
Было непонятно, то ли он посмеивается, то ли говорит серьезно. Поэтому Леднев не стал переводить.
Главным деликатесом были подрумяненные куриные окорочка. Но Мэри к ним не притрагивалась.
– Это ножки вашего Буша, – весело заметил Гаманец.
Американка сказала, что вообще не ест мяса. Закусывала моченой брусникой и подсахаренной клюквой.
– Зубы у нее, как в Голливуде, – отметил Корешков.
– Своих столько не бывает, – со смешком добавил опер.
Мэри сказала Ледневу:
– Интересно, кого еще сюда приглашают.
Михаил перевел. Первым ответил Корешков:
– Жен своих иногда привозим. Перед праздниками собираемся. Сауна у нас – как клуб. А вы думаете, зэчки тут нас ублажают? Вам кажется, что тут кипят содомные страсти? Это не так. Это просто невозможно.
Мэри удивленно подняла тонкие брови:
– Почему невозможно?
Корешков замялся, и вместе него ответил Гаманец:
– Потому что они животные.
Он не хотел высказаться так резко. У него просто вырвалось.
Леднев не знал, что делать. Перевести дословно – означало обидеть всех женщин, включая Мэри. Но та, кажется, сама поняла, что майор сказал что-то оскорбительное в адрес всех женщин. Смотрела на него неприязненно.
Повисло неловкое молчание. Мэри поменяла тему. Спросила, почему русские тюремщики носят такую же форму, как военные. Разве они имеют какое-то отношение к армии? Ей это не понятно. Во французских тюрьмах, например, персонал облачен в белые халаты. Тюрьма больше похожа на больницу.
– Это правильно, – заметил Корешков. – Многих осужденных нужно лечить.
Но Мэри даже на секунду не отвлеклась на него. Она в упор смотрела на Гаманца, ждала его ответа.
– Не я это придумал, – отозвался опер. – Но считаю, что это правильно. Военная форма – это власть.
– Власть? – переспросила Мэри. – О, да, вы – власть! И чем же вы, тюремная власть, искореняете зло, заключенное в преступной женщине?
– Справедливостью, – ответил Корешков.
– А что есть, по вашему мнению, справедливость?
– Трудно сказать, – подполковник замялся. – Наверное, это когда нет несправедливости.
– Это пропаганда и демагогия, – запальчиво воскликнула Мэри, обращаясь к Ледневу. – У них тут все основано на несправедливости и унижении. Они – рабовладельцы. Когда у тюремщика столько власти, он просто не может не чувствовать себя рабовладельцем.
– Давай сменим тему, – предложил Михаил. – Или завтра тебя не пустят сюда.
– Okay, – согласилась американка. – Тогда вы говорите, а я буду есть эту ягоду. Как, говоришь, она называется? Клуква? Брусника? Очень вкусно. И, наверное, очень полезно.
– Удивительный народ эти америкосы, – с деланной добродушной улыбкой сказал Корешков. – Считают, что перед ними все должны стелиться. Ее сюда пустили, ей тут разрешают снимать все подряд, а она еще чем-то недовольна.
– Просто не любит мужиков, презирает, я бы сказал, – прибавил Гаманец, широко при этом улыбаясь. – Не замужем, наверное.
– Между прочим, – заметил Леднев, чтобы снять напряжение, – на Западе нет колоний, как у нас. Там в основном тюрьмы. Нет воспитателей. И решеток там побольше.
– Вот-во! Переведи ей! – подхватил Гаманец.
Леднев перевел и прибавил:
– Мэри, ты хоть сделай вид, что тебе не противно. Иначе будет очень трудно дальше работать.
Но американка даже не подумала, чтобы как-то сгладить ситуацию.
– Не понимаю, – раздраженно заметила она, – почему у вас столько мужчин в женской колонии. Представьте, что творилось бы в мужской колонии, если бы там большинство персонала составляли женщины.
– Выпьем за нашу гостью еще раз, – воскликнул Корешков, наливая в рюмки. – Я ж говорю: есть в ней что-то боевое.
– Я тоже в восторге от Мэри, – неожиданно сказал Гаманец. – У нее украли духи, а она молчит.
Выслушав перевод, американка рассмеялась, только смех ее был не очень натуральным.
– С чего вы взяли? У меня ничего не украли.
Корешков мрачновато глянул на Гаманца. Как он мог разглашать такую информацию, не доложив предварительно ему, не согласовав с ним?!
– И чья это работа?
– Устанавливаем.
– Вот, когда все выяснишь, – сказал подполковник, – тогда и объявляй. А если Америка говорит, что у нее ничего не украли, значит, так и есть. Попробуй, укради у нее что-нибудь!
Настроение у начальника колонии заметно упало. Но показывать этого он не хотел. Он позвал всех в парную, уговорил Мэри забраться на верхнюю полку и начал очень аккуратно работать веничком.
Гаманец в это время охаживал веником Леднева. А Михаил думал: зачем это оперу понадобилось говорить о краже именно сейчас. Почему не подождал, когда все выяснится? Хотя чего тут голову особенно ломать? Майору нужно, чтобы гости поскорее слиняли. Только и всего. Кто знает, может, он сам эту кражу и организовал. Считай, весь день терся возле Мэри. Кто бы мог забраться в рюкзачок Мэри в его присутствии, если бы он в нужный момент не отвернулся?
