– А это оказались мы.
– Ты тоже хорош: не мог до сторожки дойти – неужели я бы вас не отвёз!
– Правда не мог, Петрович!
Сторож махнул рукой: мол, чего теперь-то.
– Восстановлю крест, завтра же вечером приду с работы и восстановлю!
– Да на эту могилу не ходит никто, кому этот прохиндей нужен! Лишь бы случайные люди не заметили, вот чего я боюсь. Крест-то приметный! Ты – никому! – Петрович обернулся ко мне, и я запоздало кивнул. – Восстановишь крест, я скажу, что старый сгнил и сам отвалился, пришлось менять…
– А почему вы сказали, что там прохиндей лежит? – Вообще-то мне было всё равно, хотелось домой в тепло и спать. Но где-то на грани яви и сна я всё-таки чувствовал себя виноватым в том, что произошло. Нехорошо это – кресты сжигать. А если там и правда прохиндей, то я уже и не очень-то виноват, так ведь?
– Потому что прохиндей! – ответил сторож. – Не бери в голову, ты уже настрадался сегодня. Ноги хоть целы?
– Цвет нормальный, – доложил за меня отец.
А мне вдруг стало жутко обидно, что мне как маленькому чего-то там не рассказывают. Я заныл:
– Ну расскажите, Петрович!
– Да чего рассказывать! Убийца он был и псих.
– Настоящий?
– А шут его знает! Нет, поначалу он нормальный был. На лесоповале работал. С нами, ребятами, много возился, ножички делать учил.
– Какие?
– Больше обычные кухонные, – встрял отец. – Но нам-то, пацанам, зачем кухонные – нам нужны были маленькие, в ножички играть. Он нас учил. Мы уж старались, на ручках всякие вензеля вырезали, я однажды целую картину вырезал: лес, лось…
– А потом какой-то странный стал, – перебил сторож. – Сегодня он занят, завтра дерева нет – это у него-то! А однажды прибегает к моему отцу: беда, говорит, жена с ребятишками ушла в лес с утра и до сих пор нет. Мой, конечно, – собирать всех, искать…
– …И мы, мальчишки, с ними.
– Да… Только бесполезно это всё оказалось.
– Не нашли?
– Нашли. Потом. И не в лесу.
– Всё, спасибо, Петрович, мы приехали! – отец говорил так, будто Петрович не знал, где мы живём, и может проскочить дом. Наверное, в другой ситуации мне бы захотелось услышать продолжение, но не сейчас. Сейчас мне хотелось домой.
– Приехали так приехали…
* * *
После бани (почти совсем остывшей, но мне она показалась летним зноем) жутко захотелось есть, и мы с отцом наперегонки приканчивали вчерашние щи. Холод забылся, как будто я и не мёрз последние несколько часов, забылся даже этот жуткий случай с мотоциклом.
Мать сидела с нами за столом, вязала Ленке очередную кофточку и украдкой разглядывала наши оголодавшие физиономии:
– Разотри его водкой на ночь. И сам.
Отец кивнул.
– Может, горчичники поставить?
– Нет! – Нельзя так ненавидеть собственных детей. Ненавижу горчичники, это больно!
– Тебя не спрашивают, герой. Страшно было?
Вообще-то было. Но я помотал головой – что я, слабак, что ли? Будет что в школе рассказать! Только про сожжённый крест надо помалкивать, а то растрезвонят на всю деревню, а отец хочет сделать новый и поставить потихоньку. Надо ему помочь, чтобы совесть не грызла.
Я прикончил щи и потянулся включить телик, но мать не дала:
– Марш в постель! Хватит с тебя на сегодня впечатлений. Отец придёт тебя растереть, горчичники, так уж и быть, ставить не будем. Хотя надо бы…
Не дожидаясь, пока она решится на горчичники, я быстренько ретировался к себе. Чистить зубы сил уже не было. Я включил ночник, плюхнулся на свою древнюю кровать, конечно взял «Таинственный остров»: он всегда меня утешает и помогает пережить прожитый день. Да что, в конце концов, с нами случилось: подумаешь, мотоцикл, подумаешь, помёрзли чуток, вот у колонистов проблемы – то голод, то обезьяны, то пираты… А вокруг бескрайнее море, далеко не убежишь, вот оно – приключение! Хотя нет, то книжка, а то жизнь. Наверное, это первый раз в жизни, когда приключения на острове показались не такими захватывающими. Я уснул над книжкой.
В полусне слышал, как приходил отец меня растирать, как ворчал, убирал книжку, уронил что-то с полок… Как он ушёл, я уже не слышал.
Глава III
Утром, когда мать пришла будить меня в школу, я еле продрал глаза. Надо было вставать и бежать, а я пошевелиться толком не мог, будто был сделан из теста. Если вчера я умирал от холода, то сегодня я весь горел и, кажется, расплавился уже и прилип к кровати.
Матери было некогда стоять у меня над душой, она убежала, в надежде, что я не маленький и встану как-нибудь сам. А я не мог. Я слышал, как она топает по дому, собирая на работу отца, как, шумно звеня посудой, кормит Ленку, как забегает ко мне, покрикивая «Не встал ещё?!». Когда отец хлопнул дверью, я подумал: «А как же он на работу-то поедет?» – и опять уснул. Последнее, что я слышал, это «Врача, что ли, вызвать?», кивнул, хотя мать кричала из соседней комнаты, и отрубился.
Галина Ивановна, наш врач, действительно приходила, с ней Оксанка – вредная медсестра. Мать, похоже, потихоньку нашептала им, что со мной случилось, поэтому обе обошлись без своих обычных нотаций «а не будешь ходить раздетым на мороз» и так далее.
Странно, но когда они ушли (мать с Ленкой тоже, в аптеку), мне сразу стало легче. Я прямо чувствовал себя симулянтом. Выпил оставленный матерью чай с малиной, завернулся в одеяло и даже пытался почитать, но буквы плыли перед глазами и уходили куда-то вверх. На дощатом потолке сидел мой верный паук Юп, он правда чуть рыжеватый и мохнатый, если приглядеться. Мать его, конечно, не любит, но смирилась. Зато Ленка обожает и всё время пытается накормить чем-нибудь, чего пауки не едят. Не знаю, как она забирается на такую верхотуру – наверное, ставит на кровать табуретку или что повыше, потому что стоя на кровати она не достаёт. Давно хочу её застукать, и никак не получается. Приходится потом ворчать, объяснять – но это же Ленка! Моя сестра – с другой планеты, ей объяснять бесполезно. Поэтому я молча выгребаю из паутины конфеты и мелкие кусочки хлеба. Юп не сердится, потому что потом я ловлю ему мух.
Я помахал ему, он шевельнулся в ответ: для паука это уже много, целая приветственная речь.
– Сегодня сам охотишься, – говорю. – Я тут немножко заболел. Все в школе, а я валяюсь, это хорошо. Но потом все пойдут за школу на каток играть в хоккей…
В ногах за кроватью у меня красовалась новенькая клюшка, она так и блестела на солнышке! Обидно, когда у тебя новенькая клюшка, а ты заболел как дурак. Я размечтался, как выйду с ней на лёд. У всех самоделки, только у меня будет настоящая! Витька, конечно, сразу начнёт отбирать. Я дам ему пару раз отбить шайбу, друг всё-таки, но и хватит с него. Она же новая, мне самому не терпится попробовать её в деле!
