– Я хочу, чтобы изолента лежала на своём месте!
– Да я просто хотела…
– Мне неинтересно, что ты там хотела, это ерунда, вот! – Послышался хруст дерева, грохот, охнула мать, завопила Ленка.
Я вскочил, ворвался на кухню и чуть не влетел в спину отца. Он стоял в проходе, размахивая моей бедной клюшкой. Посередине, по месту слома она была трогательно перемотана изолентой: такое только Ленка могла придумать – или всё-таки мать?..
– Пап, ты что?!
– Ты?! – Он повернулся ко мне. Разбитая бровь была цела, глаза сузились в щёлочки, и на переносице собралась новая глубокая складка, которой не было. «Душа умершего злого человека, убийцы, преступника»; «Ничего страшного не произошло»; «Это он из-за мотоцикла»… – Ты что, думаешь, можно размахивать клюшкой в доме?! – Он замахнулся на меня этой клюшкой – я б испугался, если бы не изолента.
– Он-то при чём?! – мать. – Я просто хотела починить…
Она не играет в хоккей и понятия не имеет, как работает клюшка. Хотя сейчас, наверное, уже всё поняла и жалеет о содеянном…
– При том! – Он врезал клюшкой по столу, отчего примотанная часть тут же отлетела в другой конец кухни, рассыпав по дороге кучу мелких щепок. Я как-то слишком спокойно подумал, что теперь клюшка точно потеряна безвозвратно: если раньше я ещё надеялся вставить шип и заплатки, то теперь… – Я прихожу домой, уставший как чёрт, без задних ног, я хочу отдохнуть – а тут клюшки, дети…
– Здравствуйте! – Участковый вошёл шумно, и голос у него был нарочито весёлый, как у Деда Мороза на детской ёлке. Ленка даже реветь перестала. – Мы с матерью поздоровались, отец так и стоял с обломком клюшки, у него был совершенно растерянный вид: «Что происходит?» – Пляши, Сапрыкин! – участковый продолжал изображать доброго волшебника.
– Что, письмо? – глупо спросил отец.
Я даже сам уже понял: какое там письмо – из милиции-то! Я завопил «Ура!» и запрыгал аж до нашего низкого потолка. Ленка, понятно, со мной, даже мать разулыбалась, как будто не было этого утреннего скандала, один отец долго соображал.
– Ну ты чего, Саш! – мать потрясла его за плечо, а он так и стоял столбом. – Ну, соображай быстрее!
Участковый с удивлением глазел на этого тугодума, а тугодум стоял столбом с дурацким обломком клюшки и смотрел в одну точку.
– Нашли твой мотоцикл, Сапрыкин! – не выдержал участковый, – Даже целёхонький, ну! И этих нашли… – Он замялся и нехорошо посмотрел на меня.
– При нём можно, – быстро сказала мать. – При нём угнали.
– Тогда вы мне оба нужны на опознании.
– Кольку не пущу, он болеет.
– Ладно. Собирайся, Сапрыкин, тебе ещё на работу звонить.
Отец молча кивнул, бросил клюшку к дровам и пошёл в прихожую обуваться. Участковый с удивлением глянул ему вслед, вопросительно посмотрел на нас с матерью: чего, мол, этот – не рад, что ли? А что нам было сказать?
* * *
Мать повеселела, когда они уехали, затеяла пироги и распевала на весь дом. Вообще я люблю, когда она поёт, но сейчас это казалось неуместным. «Это из-за мотоцикла»… Да он хоть бы улыбнулся, когда ему сказали, что мотоцикл нашли! Может, я придираюсь и ничего страшного и правда не произошло? «Душа умершего злого человека…»
Я стал копаться в других книжках, которые притащила Верховцева: вряд ли, конечно, доклад-то у меня по устному народному творчеству, а эти личины-подселенцы даже не наша мифология. И всё-таки…
«Сущность низшего плана, порождение обиды, страхов, злобы. Паразитирует на хозяине, заставляя совершать ужасные поступки. Изгоняется с помощью магии. Иногда помогает лечение травами: пустырником, полынью и пр. Поддаётся очищению огнём».
Огнём. Я вспомнил того Толяху, который поджёг свой дом после того, как убил семью и почтальона. С себя начинать надо было, и ничего бы не было! Я сам испугался своих мыслей – это ж бред сумасшедшего! Пару дней назад я бы не поверил, что вообще стану это читать, поменялся бы с Верховцевой, писал бы про бабочек: ничего бы и не задразнили – всё лучше, чем эти сказки. Вот только моя реальность слишком на эту сказку похожа.
Я полдня просидел над книжками, выискивая и глотая всё, что удавалось найти про личин. Мать звала помогать, я отмахнулся: у меня доклад. В каждой книжке про них было по чуть-чуть, по полстранички, да и писали все одно и то же. «Человек становится раздражительным, подозрительным, гневливым…» Чушь, чушь, я сам таким становлюсь по утрам – и что? (Ничего страшного не произошло. Это из-за мотоцикла.) Разумная часть меня отказывалась верить, а та, что, замерзая на кладбище, увидела странный дымок, та, что видела складку на переносице у отца и как он потащил в сарай этого несчастного зайца, та, которая лишилась новенькой клюшки… Вот эта, вторая часть не отпускала от книг.
* * *
Верховцева припёрлась неожиданно и одна. Я-то надеялся, что Мишка с Витьком не оставят меня в беде и мы сорвём все эти домашние уроки.
– Они какой-то там кораблик делают, – ответила Верховцева на мой злющий немой вопрос. – Конкурс же скоро! Велели передавать привет.
Привет! Что мне от их привета, когда у меня Верховцева с уроками!
– Не какой-то, – говорю, – а фрегат! Ты хоть что-нибудь читаешь, кроме своих учебников?
– Иногда всё-таки читаю, – легко согласилась Верховцева. Ты доклад начал? – Она кивнула на мою кровать, где были разбросаны библиотечные книги про всякую нечисть и даже парочка наших. Несерьёзные, сказки, но там тоже были эти личины-подселенцы. Их прямо вот так не называли, но когда герой менялся, становился злым, а в себя приходил, только получив как следует по шапке, мне было ясно, что с ним происходило на самом деле. Да таких сказок миллион! Куда я смотрел: знал же, что сказка ложь, да в ней намёк!
– Начал на свою голову.
– Почему? Неинтересно?
– Ещё как интересно! До жути, – и я, сам того не желая, выдал ей всё, что успел узнать про личины. Верховцева не из тех, кому можно доверить страшные тайны, но я ужасно не хотел садиться за алгебру, да и вообще думать не мог ни о чём, кроме этих чёртовых личин. К тому же что тут тайного: я готовлю доклад! Я вдохновенно рассказывал Верховцевой про могилы и таящуюся в них опасность, про лечение травами и очищение огнём… Она сидела с совершенно отсутствующим лицом, эта Верховцева. – Тебе вообще интересно или я зря тут распинаюсь?
– Мне интересно, чего только люди не придумают, чтобы объяснить непонятные вещи. Молоко скисает не потому, что химия-бактерии (откуда безграмотной бабульке такие вещи знать!), а потому, что домового обидели. В лесу заблудился не потому, что не умеешь ориентироваться на местности, а потому, что леший водит…
– А характер?
– …характер переменился не потому, что тебя по башке ударили, а потому, что лихоманка вселилась…
– Личина… Погоди, при чём тут «по башке»?
