– Я читала о таком случае. Парню в драке пробили голову. Выжить-то он выжил, только характер изменился, злющий стал…
– Станешь тут!
Я подумал, что, может, Верховцева и несёт чушь, но и отец и я в тот день здорово получили по голове. (Ничего страшного не произошло. Это из-за мотоцикла…)
Мать позвала пить чай с пирогами и делиться с Верховцевой радостью: мотоцикл нашёлся! Они так заболтались, что совсем забыли про уроки.
…А после чая пришёл Петрович, отозвал меня в коридор и спросил, не сделал ли отец крест.
– А разве он вам не отдал? Он всё что-то мастерил две ночи подряд, я думал, готово давно. – Вообще-то я врал. Я прекрасно знал, что делал отец две ночи подряд, но рассказывать сторожу было почему-то неловко. Смешно, но я сам почти забыл про этот крест.
– Не, ну я бы заметил! Может, сделал, но не довёз. Мотоцикла-то нету.
– Нашёлся мотоцикл! – мать из кухни. – Заходи, Петрович, у нас пироги…
Пока Петрович ломался, а мать уговаривала, мне пришла простая и страшноватая мысль. Ну то есть ещё три дня назад она была бы простая – тогда, до случая с мотоциклом. Простая, как три копейки: заглянуть в сарай и посмотреть – делов-то! Но сейчас что-то останавливало меня. Не знаю, как среагирует отец. И ещё… почти наверняка нет там никакого креста, даже брусочка обработанного нет. Я набросил тулуп, если мать сейчас остановит…
– Я в сарай.
– Застегнись!
Вышел. Морозный воздух непривычно царапнул горло, я закашлялся, сейчас мать из дома услышит и погонит обратно… Я кашлял уже нарочито, но, кажется, она была занята болтовнёй с Петровичем, потому что не реагировала. Я спустился, обошёл дом и уставился на висячий замок на двери сарая.
Вот чего, спрашивается, отец вздумал его запирать! Я поискал ключ на всех обычных местах: на гвозде у двери, под козырьком, на подоконнике… Ну и хорошо! Ну и ладно! Я даже почувствовал какое-то облегчение, вбежал на крыльцо, влетел в дом…
– Ключ у отца в рабочей телогрейке, я забыла тебе сказать! – Мать разливала чай на кухне и доверительно объяснила Петровичу: – После случая с мотоциклом всё запирает.
Рабочая телогрейка отца висела тут же на вешалке. Я сунул руку в карман, достал ключ, запомнил, что карман правый, чтобы туда же и положить, и пошёл в сарай.
Открыл дверь, нашёл выключатель. Тусклый по вечерам, свет сейчас так долбанул по глазам, что пришлось зажмуриться. Я на ощупь прикрыл за собой дверь: казалось, будто я делаю что-то незаконное. Отец, конечно, только вечером придёт…
Инструменты висели на стене на своих обычных местах, если не считать точила: обычно оно стоит на полочке, пока кому-то не понадобится, а тут было закреплено на лавке, будто всегда готовое к работе. У стены стояли доски с натянутыми заячьими шкурками. Две. Теперь их было две. Я зажмурился, а потом открыл глаза и специально подошёл, чтобы привыкнуть. (Ничего страшного не произошло.)
…Креста не было видно. Я пошарил под верстаком (глупо: крест был бы огромный, не спрячешь), вытащил ящик с инструментами – и обалдел: вместо инструментов он был полон новеньких самодельных ножей! Где-то была не доделана ручка, где-то лезвие не заточено, но большинство были закончены – с одинаковыми деревянными ручками и даже вырезанными инициалами «А.С.». «Александр Сапрыкин», ясно… Или Анатолий… Не знаю, как фамилия – знаю, что Толяха. Чушь, но отец раньше не делал ножей. Позавчера искал острый, чтобы разделать первого зайца, а потом решил сделать. Вот чего полночи шумело точило. Зачем столько? Больше всего меня напугало то, что они все были одинаковые: лезвия одной длины, ручки на один фасон: словно взбесившаяся машина сбежала с завода и делает, делает по ночам единственное, что умеет.
Я запер сарай, вернулся, сунул ключ туда, где взял. Потихоньку из прихожей покачал головой Петровичу: мол, нет там ничего.
– Я на днях зайду, – пообещал он и стал прощаться.
* * *
– А вот здесь мы с мамой собираем малину, а это ты с нами… – Мелкая Надька показывала мне свои рисунки, а я не знал, куда деваться. Какое счастье, что ребята ко мне не приходят в это время! Знают, что пока идут «Спокойной ночи», у нас дома детский сад, и не суются. А то бы задразнили. Очень глупо, но это факт: мелкая Надька влюблена в меня. Только не спрашивайте почему – разве её поймёшь? Она всё время таскает мне свои рисунки, а летом ещё цветочки (позорище, знаю), а по осени – яблоки. И рассказывает всякое нехитрое о своих малышачьих трудностях и радостях, я не знаю, что отвечать, молча слушаю, иногда киваю и говорю «Как красиво!» (про рисунки) и «Как интересно!» (про рассказы). Надеюсь, у моей инопланетной сестры такого не будет.
– А правда, что есть домовой? – она спросила так неожиданно, что я растерялся. Хотя и о них тоже успел прочесть за сегодня. Может, Верховцева и права: у человека, хорошенько получившего по башке, может измениться характер без всякой мистики. Я весь день сегодня провёл за этими чёртовыми книгами. И если честно, мне не терпелось отослать Надьку, чтобы продолжить.
– Говорят, есть. Но ты не бойся, он нормальный. Вот жильцы – эти опаснее.
– Кто такие жильцы?
– Это его враги. Они тоже живут в доме, но если домовой помогает, то эти только пакостят. Посуду бьют, шумят по ночам. А домовой с ними борется. Поэтому на ночь на кухне нельзя оставлять ножи.
– Они его могут ранить?
– Его-то нет.
– Меня?! – Надька выпятила нижнюю губу, и я понял, что сболтнул лишнего. Ну не умею я с детьми разговаривать, ну что теперь!
– И тебя нет. Просто ножи мешают домовому с ними сражаться.
– А почему не помогают? Почему он их не перережет?
– Он добрый, ему нельзя.
Из большой комнаты послышалась песенка, извещающая о начале передачи. Надька убежала к остальным, и почти сразу с крыльца послышался отцовский окрик:
– Николай!
Отец вернулся! Поздновато, но я как-то забыл об этом. Я даже о мотоцикле забыл, сидел и читал почти целый день, мать несколько раз приходила мерить температуру.
Я прилип к своему окну: вот он, наш чудесный мотоцикл, вот моя колясочка и брезент, даже шлем был на месте – торчал из-под брезента весёлым красным грибком. Я крикнул «иду», схватил в коридоре тулуп, крикнул матери и мамашам на кухне, что отец приехал, и выскочил на крыльцо.
Наш прекрасный целёхонький мотоцикл стоял во всей красе. Я подбежал, обежал вокруг, даже заглянул под брезент (нет, я не надеялся найти свои конфеты, заглянул – и всё!).
– Здорово, пап! Не помяли? А если бы ты мог купить любой-любой мотоцикл, какой бы ты купил?
– Ты мне зубы не заговаривай. – Отец шагнул на меня из тени, и я как сдулся. У него было то же бледное лицо с той же злой складкой над переносицей. Вся моя радость от найденного мотоцикла будто разом выплеснулась и ушла в снег. – Это что? – он показал на дверь сарая. Я запер её, когда уходил, замок был на месте…
