– Явился?
Отмалчиваться и прятаться – только злить его. Я вышел к нему на кухню, стал набирать воду в тазик мыть посуду.
– А Петрович где?
– Ушёл.
– А машина?
– Дал покататься. Надо на двор загнать. Видишь, что ты наделал! – Он снял грязную телогрейку и швырнул за печку, куда мать складывает грязное бельё. Нож звякнул и шумно выкатился. Отец подобрал, вытер о штаны и сунул к грязной посуде. – Этот ненормальный на меня бросился, тебя, дурака, защищая, и напоролся на пилу. Весь сарай кровью залил!
– Надо Галину Ивановну позвать.
– Обойдётся. Не мальчик – из-за каждой царапины к врачу бегать. – Он развернулся и пошёл загонять машину во двор.
Я стоял как дурак с тазиком для посуды и не знал, что мне думать. Мне ужасно хотелось поверить отцу…Участковый уехал. А может, всё-таки правда сторож просто поранился? В это проще поверить. Я однажды рубанком палец распорол: не сильно, самый кончик, а кровищи было – на весь кабинет труда! Может, всё-таки правда? Завтра к нему зайду. Ну не уедет же он без машины, даже если правда одолжил её отцу.
Во дворе шумел мотор: отец загонял машину. Я налил воды в тазик и наконец-то занялся посудой.
Потом, когда я домыл, вернулся отец, достал из-за печки свою окровавленную телогрейку и бросил мне:
– Матери нет – кто стирать будет? В чём я должен ходить? – сказал и пошёл к себе.
Телогрейка воняла железом, потом и засохшей кровью. Я стоял с ней как холодной водой облитый, и в голове толкалось столько мыслей, что по одной не выловишь. Отец крикнул из комнаты: «Ну?!» – хотя не видел меня, наверное просто слышал тишину. И я пошёл нагревать воду. Дрова, печка, здоровенное ведро для белья (воды-то нет, надо натаскать). Вышел к колодцу, не надевая куртку (что там идти-то!). Над нашим бедным крыльцом горела лампочка, освещая дверь сараюхи. Я решил завтра во что бы то ни стало её открыть и уже посмотреть, что внутри. Пусть отец запирает, я найду ключ, а нет – просто возьму лом и оторву проушины. Отец, конечно, всыплет, но можно взять инструмент в сарае и потом всё починить. Я хочу знать.
Вода долго закипала, я топил отцовскую телогрейку деревянными щипцами в ведре, от неё исходили рыжеватые потоки грязной воды. Я трус, но больше я так не могу: завтра вскрою сарай.
Когда пришли малыши с мамами, у меня на кухне было как в парилке из-за этой телогрейки. Я с чистой совестью накрыл всем чай в комнате и даже сам посмотрел малышовую передачу.
Ленку я забрал ночевать к себе, наврав отцу, что у неё, похоже, температура. Она развалилась поперёк моей кровати, а я сидел за столом и читал. В сарае визжало точило.
Глава IX
Я вскочил раньше отца и хлопотал на кухне, как хозяюшка из кино. От звона посуды проснулась Ленка, выскочила на кухню глянуть, что происходит, увидела, что это всего лишь я, и заревела.
С тех пор как мать пропала, дом не слышал, чтобы кто-то утром возился на кухне. А тут Коленька проснулся, бередит ребёнку старые раны.
– Я не буду варить кашу, – говорю. – Хочешь яичницу?
Ленка разревелась ещё сильнее и убежала. Ну знаю, что ерунду сказал – ну а что мне ещё было говорить?
От Ленкиных воплей проснулся отец, ворча, прошёл мимо меня к умывальнику, брызнул водой в лицо. Его выстиранная телогрейка висела над печкой распятой шкурой неизвестного животного и мирно пахла стиральным порошком.
– Чего она?
– По матери скучает.
Отец пробормотал что-то невнятное и сел на своё место за столом. Я выдал ему порцию яичницы и пошёл успокаивать Ленку: трудно накормить того, кто ревёт.
Она сидела на ковре по-турецки, водила пальцем по узорам и ревела.
– Найдётся мама, – говорю. – Не бойся, я сам боюсь.
Отец в кухне шумно сопел и стучал вилкой по тарелке. Ленка ревела, я бубнил, уже сам не помню что, пока не хлопнула дверь за отцом. Тогда Ленка сразу успокоилась, как будто выключили, и пошла завтракать. Я покормил её, выдал ей карандаши и альбом, стал искать ключ от сарая. Телогрейку я вчера стирал, и ключа там не было. Я перерыл весь дом, даже ящики отцовского стола, куда мне и раньше было нельзя соваться, но ключа не нашёл. Думаю, отец взял его с собой.
…Зато я нашёл ломик для льда (большой, знаю, но маленький в сарае, который заперт) и пошёл курочить замок.
* * *
Толстый лом даже не прошёл в отверстие ушка. Чертыхнувшись, я вернулся в дом и стал искать, чем бы сбить замок. Вот загадка для викторины: как вскрыть сарай, если все инструменты внутри. Я бы посмотрел, как наши ломают головы. При мысли о наших в глазах защипало. Я в школе-то не был меньше недели, а казалось, школьная жизнь осталась так далеко в прошлом, как дедушкина юность или мой детский сад.
Я взял металлический совок для мусора и тут же отбросил: ручка хоть из металла, а гнётся. В кухне нашёл точило для ножей: длинный металлический стержень, главное – достаточно толстый, но не слишком, в проушины вообще-то пройдёт. Возьмём ещё молоточек для мяса вместо кувалды…
Я выскочил на улицу жутко довольный собой: сейчас мы этот замок – р-раз! Первый удар – будто ничего не произошло. Ну так и Москва не сразу строилась! Я повторил попытку – и р-раз! Что-то больно отлетело мне в лоб, я зажмурился, а когда открыл глаза, замок уже висел на одной проушине. Вот и готово! Потом возьму отвёрточку, привинчу обратно, отец не заметит. Я отложил свои нехитрые инструменты в сугроб (надо уже снег убрать, да разве до этого сейчас!), заглянул в сарай и щёлкнул выключателем.
* * *
На первый взгляд ничего не изменилось: тот же бардак, то же точило, тот же ящик с ножами под верстаком. Может, где-то и видны брызги крови, но в этой мешанине инструментов и мелкого мусора, в этом тусклом свете их просто не разглядишь.
Осмелев, я подошёл к верстаку, вытащил из-под него ящик с ножами и стал шарить руками по полу. То, что прятал отец – это не ножи. Ножи – это маячок, как в шпионских фильмах. Положишь шифровки в тетрадку, тетрадку бросишь на столе, а сверху какой-нибудь мелкий мусор, который здесь будто случайно. Тот, кто захочет залезть в тетрадку, обязательно его смахнёт. А хозяин придёт и увидит: ага, в тетрадку кто-то заглядывал.
Ножи, конечно, не мусор, но, думаю, они стояли определённым образом, так что отец сразу заметил. В этот раз я был осторожнее и запомнил: ящик стоял ручками наружу, разворот примерно семьдесят градусов. Отставил аккуратно в том же положении, просто подальше, чтобы он не мешал мне обыскивать пол под верстаком.
Пол был чистый, в смысле вымытый, как будто нарочно присыпанный свеженькими опилками. Обычное дело – опилки под верстаком, я тоже вечно ленюсь убирать. Я их осторожно сдвинул (надеюсь, расположение каждой несчастной опилочки отец не запоминал) – и увидел люк в подпол.
Это было так странно, что я замер как заяц, чтобы осознать. У сарая очень маленький фундамент – два кирпича, и те старые. Рыть под ними подпол – занятие утомительное и небыстрое. А главное: когда? Этот сарай старше меня, я не видел, как его строили, но уверен, что никакого секретного подпола там нет. Во-первых, он тут не нужен, а во-вторых, я бы знал.
