– Это, скорее, сказки. Мама мне рассказывала, но вы можете навести справки у тех, кто знает больше. Но письменный прибор не несет зла. И волшебные предметы… они немного не такие. Понимаете, в сказке любой, кто возьмет волшебный меч, уже герой. А в жизни – если человек умеет сражаться, любит сражения, если он не мыслит себя без боя…
– Ага, – догадался сеньор Пенья. – Бездаря никакие волшебные вещи в гения не превратят.
– Да. Но мастерица, взяв в руки иголку гениальной портнихи, может быть, захочет придумать нечто свое. Пошить принципиально новое платье?
– Не новая способность, но развитие существующей?
– В меру способностей человека, конечно. Сколько он сможет воспринять.
Пенья потер лоб.
Но… вот в это верилось.
– Ритана, тогда вы сделали мне вдвойне бесценный подарок.
– Нет, сеньор, – отозвалась Тони. – Я просто послужила толчком. Но рано или поздно вы сами пришли бы к этому. Сами написали роман…
– Намного позже. И хуже. И…
– Тем не менее. Это было бы. Обязательно было.
Сеньор Пенья осторожно забрал реликвии у Тони, прижал их к груди.
– Спасибо! Я еще уточню, но…
– Сеньор Пенья, если вы думаете, чтобы поставить их под стекло и любоваться – не надо!
– Полагаете?
– Такие предметы… они не живые, но какая-то тень в них имеется. Искра… нет, не так! Они не одушевленные, но ими надо работать. Чтобы они жили, дышали, впитывали тепло человеческих рук. Обязательно надо. Иначе они умрут… они сейчас выложились до предела. Помогите им. Письменный прибор так же нуждается в теплой руке писателя, как вы – в хорошей чернильнице. Понимаете?
Хосе понимал.
И…
– Спасибо вам, ритана. Я запомнил.
Поцелуй руки вышел весьма почтительным. Видит Творец, Пенья никому и никогда рук не целовал, разве что супруге. Но в данном случае…
Какие еще можно найти слова, кроме искренней благодарности?
Никаких!
Мужчина еще раз поклонился – и тихо закрыл за собой дверь. А Тони атаковал Шальвен.
– Потрясающе!
Тони пожала плечами.
– Ну, потрясающе. Удивительно. Но… такое бывает.
– А откуда ты об этом знаешь? – прищурился призрак.
Тони пожала плечами.
– Рассказывали.
– Кто? Тони, ты прости, но… иногда твое поведение выбивается из легенды. Бедная сиротка, из провинции… ты слишком много знаешь для сиротки.
Тони сморщила нос.
– Это сильно заметно?
– Достаточно. Мне. И твое поведение тоже не совсем логично… я могу тебе чем-то помочь?
Если бы призрак настаивал…
Если бы давил, ругался, если бы хоть как-то проявил характер, Тони смогла бы отстраниться. Но Рейнальдо молча ждал.
И смотрел сочувственно.
И…
– Дай мне слово. Что никогда и никому не расскажешь то, что узнаешь от меня.
Рейнальдо медленно кивнул.
– Слово. Но ты могла бы обязать меня властью некроманта.
– Для этого ты слишком умен, – вернула ему грустную улыбку Тони.
– Тогда слово. И пусть платой будет мое посмертие… без твоего разрешения… или если твоей жизни не будет угрожать смертельная опасность… я буду молчать.
– Принято, – серьезно отозвалась Тони. И словно колокольчик звякнул.
Тихий, отчетливый…
Рейнальдо не собирался нарушать слово.
Тони не собиралась его карать.
Но клятву подтвердили. И за нее спросят.
Тони пожала плечами и начала рассказ.
– В основном все совпадает. Пока мать была жива, мной занимались. Я получала хорошее образование, мне рассказывали и показывали… достаточно многое. Мать могла определить мой дар уже в младенчестве. А некромантов начинают обучать с пеленок.
– Почему?
– Потому что никто и никогда не знает, где проявится наш дар. А это покойники, призраки… и отвратительное отношение людей. Я вообще трупный запах не перевариваю, но кому и что докажешь? Играет ребенок с дохлыми мушками – и пусть играет. Оживляет их и заставляет ползать? Да на здоровье! Мать мне все разрешала, но со слугами возникла проблема. Для нас готовили – в деревне. Мама нанимала уборщиц, и те приходили раз в неделю, а она в это время строго следила за мной. Я с младенчества узнала, что надо быть осторожной и никому никогда ничего не показывать.
– А потом?
– Когда говорят, что человек спился, – пропустила Тони смерть матери, – упускают из виду, что это происходит не сразу. А отец понимал, что происходит. Он добровольно убивал себя. Этого я ему простить не могу. Но сначала я пыталась привести его в чувство…
Тони помнила тот день.
Когда она плакала, повторяя: «Папа, вернись ко мне! Ты мне нужен!»
И когда Даэрон почти стонал, повторяя одно и то же, что билось в его мозгу: «Не хочу жить… ничего не хочу, туда… к ней…»
Стоит ли удивляться, что девочка выбежала в слезах?
Что она готова была часами сидеть в лесу, лишь бы не встречаться с отцом?
Да что угодно, только бы не видеть, не слышать, не…
Когда тебя предают, это больно. А со стороны Даэрона это было именно предательство.
Вот в лесу она и встретилась с сеньорой Долорес.
Не то чтобы между Даэлис Лассара и Долорес Веско было нечто общее. О, нет!
Даэлис снисходительно и презрительно относилась к ведьмовству.
Долорес презирала гнилую аристократию, которая ушла от исконного. Но… пройти мимо девочки из Лассара не смогла.
Угостила яблоком, побеседовала – и узнала все о пьянстве Даэрона. Что дальше?
Неужели кто-то думает, что ведьма оставила все, как есть? Не настучала пьяному дураку по шее? Не пришла ругаться?
Девчонка одна, в лесу… да случись что – и косточек не найдут!
Пришла. Полюбовалась…
Только вот ведьмой Долорес была не рядовой. Не шарлатанкой, которая за банку меда бабам голову морочит. Все она поняла сразу. И Тони честно сказала, что тут ни трава, ни колдовство, ни заговор – ничего не поможет.
Коли человеку жить неохота, так он со смертью в любой луже встретится. Так что… пусть.
Сейчас Даэрон тихо-мирно допивается до смерти, а что потом будет? Что он еще придумает?
Нет уж, ей с таким не по пути…
Но бросить девочку на произвол судьбы?
Сеньора Долорес привела Даэрона в чувство и поговорила. Жестко, зло, с пощечинами, отвешенными расклеившемуся дураку…
