Сейчас Поликарпов, после запуска весной 1938 года заводов авиационных двигателей фирмы «Пратт энд Уитни», решил поставить на И-180 вместо еще не доведенного до кондиции М88 двигатель Pratt & Whitney R-1830-94 мощностью в 1350 л. с., это было на 250 л. с. больше, чем у М88. Уже отработанный двигатель (а R-1830 выпускался с 1932 года) позволил Чкалову без аварии совершить первый испытательный полет. С американским двигателем скорость истребителя достигла 620 км/час на высоте, что значительно превышало скорость «Эмиля», с такой скоростью сравняется только «Фридрих». Кроме того, повышение мощности двигателя позволило изменить вооружение истребителя: вместо двух ШКАСов и двух БС установили два ШВАКа и два БС, тем самым значительно повысив его огневую мощь. Теперь, при принятии И-180 на вооружение, он даже без всяких модернизаций сможет эффективно бороться с немецкими истребителями. И он был принят на вооружение летом 1939 года с американским двигателем, как истребитель завоевания превосходства в воздухе.
Одновременно с этим в производство пошел американский тяжелый бомбардировщик Б-17, более известный как «летающая крепость». Он имел скорость почти как у истребителя и по всем показателям значительно превосходил наш ТБ-3. Это я узнал совершенно случайно. Я, правда, подумывал кое-что подсказать Поликарпову, но в итоге решил не рисковать. Мало ли что выйдет, это ведь не моя епархия. Но все случилось и без меня.
Про Халхин-Гол я тоже никому ничего не говорил, тут отговоркой про анализ обстановки не отмажешься, к тому же все и без меня должно было хорошо закончиться. А вот испытать там нашу новую технику было не просто можно, а нужно. Правда, испытывать надо было только легкую технику, чтобы не насторожить потенциальных противников, к тому же там для наших новых средних и тяжелых танков не было работы. Даже в той истории, в 1945 году, когда СССР объявил войну Японии, в основном в боевых действиях использовали старые БТ, которые сохранились к тому времени только на Дальнем Востоке. Вот и сейчас боевые испытания пройдут только ЛТ и БТРы, как колесные, так и гусеничные.
К тому же Шавырин закончил наконец работы по своему 120-миллиметровому миномету ПМ-38, и после небольшой модернизации, в частности установки на самоходное шасси, он был установлен в гусеничный БТР. Вот вся эта техника сейчас и ехала в эшелонах на Дальний Восток, только в других.
Июль 1939 года, Баин-Цаган
Мой невольный отпуск с ничегонеделаньем наконец-то закончился: рано утром мы прибывали на конечную станцию. Все вокруг было забито войсками. Как оказалось, в ночь на 2 июля японские части начали выдвижение и атаковали утром части нашего 149-го мотострелкового полка. Кроме того, японцы перешли в наступление у горы Баин-Цаган. Они переправились через реку Халхин-Гол и закрепились на западном берегу реки, взяв с нее под свой контроль значительную часть территории и фактически нарушив оборону советско-монгольских войск на западном берегу Халхин-Гола.
Был построен понтонный мост через реку, по которому в первую очередь стала переправляться противотанковая артиллерия. В течение дня на западный берег было переправлено около 8 000 японских солдат и офицеров, не менее 30 артиллерийских орудий, несколько бронемашин и автотранспорт. (Танки не переправлялись из-за просчета генерала Комацубары – уже в ходе переправы оказалось, что наведенный понтонный мост вес танков не выдерживает, а бродов через реку Халхин-Гол в этом районе нет, река для переправы танков по дну очень глубока.)
На рассвете 3 июля внезапно для себя на японцев напоролся 15-й кавалерийский полк 6-й кавалерийской дивизии МНРА, который выполнял приказ Жукова и двигался по дороге через гору Баин-Цаган в район южнее нее, на место предполагаемой встречи с советскими бронетанковыми частями. Усилив полк бронедивизионом, командир монгольской дивизии приказал атаковать японцев, но атака была сорвана японской авиацией – кавалеристы были рассеяны по степи с потерями. Советское командование обо всех этих событиях не знало. Вот в такой бардак мы и попали.
Моим батальоном официально командовал майор Баричев. Ну как официально – он был его командиром и полноценно им командовал, но у меня было право вето: я мог при необходимости отменить любой его приказ и отдать свой. Забегая немного вперед, хочу сказать, что мне так и не пришлось пользоваться своим правом вето.
Не успел еще выгрузиться наш эшелон, как возле нас образовался какой-то майор, который стал приказывать нам немедленно выдвигаться в сторону горы Баин-Цаган:
– Что за часть?! Немедленно выдвигайтесь к горе Баин-Цаган, там японцы прорвались!
– Военинженер третьего ранга Новиков. А вы, собственно говоря, кто? По какому праву отдаете здесь приказы?
Да, по совокупности достижений, после принятия на вооружение Т-28М и успехов с бронетранспортерами, а также Т-34 и КВ, Павлов присвоил мне в начале июня следующее звание. С одной стороны, конечно, приятно, а с другой, вроде как и ни к чему мне это.
Но возвращаясь к общению с неизвестным майором: выяснилось, что он из штаба фронта. Скажу честно, в отличие от Великой Отечественной, конфликт на Халхин-Голе как-то прошел мимо меня, о чем сейчас я сильно жалел. Я знал общий итог конфликта, но не его подробности. В принципе, мне было без разницы, где обкатывать свои танки, а потому можно выдвинуться и к горе Баин-Цаган.
Правда, это не обошлось без нервотрепки. Майор, как только услышал мой вопрос, аж задохнулся от возмущения; его ор, наверно, слышали и за километр от нас. Он, такой важный и высокопоставленный, из штаба фронта, а мы – тля подзаборная. Это Баричеву, даже несмотря на то, что они в одних званиях, надо, по идее, ему подчиняться. Баричев всего лишь командир экспериментального батальона, а майор из штаба фронта. А вот мне это по барабану. Я хоть и имею армейское звание, но, по сути, гражданский человек, и здесь представляю свой завод и себя лично, как главного конструктора танков и самоходок. А потому я просто послал майора куда подальше. Нет, к Баин-Цагану мы, конечно, выдвинемся, но как только разгрузим оставшиеся два эшелона.
К моменту окончания разгрузки нашего эшелона прибыл следующий. Пока он разгружался, наша техника перебазировалась за пределы станции, и мехводы с ремонтниками стали ее еще раз осматривать. Заодно началась погрузка в нее боеприпасов, так как везли ее пустой, только с заправленными под пробки топливными баками. Боеприпасы были в нашем же эшелоне, один вагон, но кроме того, их везли и в других эшелонах, так как найти снаряды калибра 57 миллиметров в войсках было невозможно.
Майор, надуваясь от злобы, крутился рядом, но поделать ничего не мог. Мы не подчинялись ему напрямую, а я вообще относился к другому ведомству, а потому, скрипя зубами, он ждал. Хорошо еще, что эшелоны шли один за другим и к моменту разгрузки второго эшелона на станцию пришел третий. Наконец вся техника была снята с платформ, загружена боеприпасами, и, построившись в колонну, мы выдвинулись к месту японского прорыва.
Кстати, майора я тоже нагрузил, и он, прямо пыхтя от злобы ко мне, все же выполнил мои требования, да-да, именно требования. Отправляя нас сюда, командование, однако, не озаботилось выдать нам карты местности: дескать, получим на месте после прибытия. Вот я и озадачил этим майора: дескать, к выдвижению наконец готовы, вот только куда двигаться? На деревню к дедушке? Так мы приедем, куда-нибудь да приедем, только потом на нас не обижайтесь, что мы окажемся неизвестно где, но не там, куда нас посылают.
