Не знаю, где майор ее взял, но спустя минут десять он принес нам карту местности, и даже более того – выделил двух проводников, чтобы мы точно не заблудились. И что самое интересное, он двинулся вместе с нами. Наверное, контролировать, что мы действительно прибудем к месту японского прорыва.
Я ехал с Баричевым в нашей батальонной КШМ, разумеется, гусеничной. Из колесной техники у нас кроме грузовиков снабжения были два БКМ, моя и Баричева, шесть разведывательных БТР-1 и шесть «багги». Два БТР-1 ушли на километр вперед, вести разведку местности, а все «багги» двинулись по бокам колонны. Вести тут разведку – одно удовольствие, места почти безлесные, видно далеко, в основном угроза только с воздуха, но тут мы хорошо прикрыты. Двенадцать СЗУ, спарки 20-миллиметровых автоматов, плюс на каждом танке и СУ стоит по крупнокалиберному «браунингу», так что если кто попробует нас проштурмовать с воздуха, то мало ему не покажется.
К месту прорыва мы прибыли около пяти часов вечера. Как оказалось (это я узнал позже), в течение дня нашими войсками были проведены уже четыре атаки на японские позиции, вот только проводились они разрозненными силами и с разных направлений.
Войдя в соприкосновение с противником, мы мгновенно развернулись из колонны в линию. Танки пошли первой линией, самоходки чуть позади, а бронетранспортеры десанта в третьей волне, чтобы не подставляться под пока еще не подавленную противотанковую артиллерию. Если танков противника не было, то вот противотанковых орудий – достаточно, и они открыли огнь по танкам. То тут, то там бронебойные снаряды попадали в ЛТ, но только лишь бессильно рикошетировали, не способные пробить их броню.
Двигавшиеся чуть позади самоходки тщательно отслеживали вражескую артиллерию и тут же открывали по выявленным орудиям противника огонь. Поскольку у нас было недостаточно сил для глубокой атаки, то, достигнув японских позиций, танки стали их утюжить, а подошедшие вслед за ними бронетранспортеры своим пулеметным огнем выкашивали деморализованную японскую пехоту.
Одновременно с этим наружу посыпалась моя пехота из бронетранспортеров. Мой танковый десант стал с энтузиазмом зачищать японские позиции, тут как раз кстати пришлось то, что все бойцы были вооружены ППС. Уж для бойцов своего танкового десанта я смог выбить новое вооружение – и ППС и РПД. Так что они просто залили уцелевших японцев морем огня, не давая им высунуться и в зародыше давя любые попытки сопротивления.
Да, мы не стали продвигаться дальше переднего края, несмотря на вопли штабного майора, который крутился рядом. Вместо этого мы зачистили достаточно большой участок переднего края. Ну, прорвемся мы дальше, и что? Топливо и боезапас уже наполовину израсходованы. Когда еще подойдут наши части, я не знаю. Баричев со мной был абсолютно согласен, вот мы и не стали пока двигаться дальше, пускай сначала подойдут наши части или хотя бы монгольские.
К 19 часам в район сражения прибыл лично Жуков, чтобы организовать общую атаку противника наименее пострадавшими частями. Наш успех его приятно удивил, он даже отмахнулся от штабного майора, который сразу бросился к нему ябедничать на нас. После усиления моего батальона частями 24-го мотострелкового полка мы снова пошли в атаку. Мой батальон был вместо тарана, который стальным катком пробивал оборону японцев, а мотострелки уже развивали успех, добивая разбегавшихся японцев.
Полного успеха мы не добились: заканчивался день, а у моего батальона – топливо и боеприпасы. Как бы там ни было, но, несмотря на собственные большие потери, во время нескоординированных атак было потеряно много танков и бронемашин. (В общем счете в течение дня из 133 танков и 59 бронемашин уничтоженными и подбитыми были потеряны 77 танков и 37 бронемашин.) Японцы тоже понесли большие потери.
И только мой батальон не потерял ни одной машины. Справедливости ради надо сказать, что у девяти танков были сбиты гусеницы, но в течение пары часов все они были возвращены в строй. Вот среди танкового десанта потери были: один боец погиб и шестнадцать получили ранения различной степени тяжести. А что вы хотели, бойцы броней не защищены, вот и получили. Но все равно для такой операции потери среди них, на мой взгляд, очень низкие.
Я разбирался со своими потерями в нашей КШМ, которая выделялась среди другой техники своим видом и в первую очередь антеннами. Встав на ночевку, радисты подняли главную, телескопическую антенну, тем самым значительно повысив зону работы нашей рации. Так вот, я увидел, что к нам шла довольно представительная группа командиров под руководством самого Жукова. Самым паршивым было то, что вокруг него крутился тот самый штабной хлыщ, которому я дал на станции отлуп. Вот уж он, наверное, наплел в своих ябедах комкору невесть что.
Жуков и так достаточно грубый и несдержанный, но в отличие от того же Кулика, по крайней мере умный. Вот не хочется мне с ним собачиться. С Куликом другой разговор, а Жукова я просто уважал, вот и не хочется мне с ним конфликтовать, но и спускать грубость к себе я тоже не буду.
– Кто такие? – раздался вполне ожидаемый вопрос Жукова.
Вперед сразу выскочил майор Баричев, он все же официальный командир батальона, вот ему и докладывать. А я пока стоял в стороне, мое выступление будет чуть позже.
– Экспериментальный танковый батальон, командир батальона майор Баричев, товарищ комкор.
– И чем он экспериментален?
– Новейшие легкие танки, а также новый штатный состав батальона. Если результаты испытаний будут признаны успешными, то на этот штат будут переведены все остальные танковые части РККА.
– Майор, почему вы сразу не выполнили приказ представителя штаба корпуса?
Ну что, пришла пора и моего выхода, не хочу подставлять Баричева. За время поездки я его немного узнал, вроде нормальный мужик, а сейчас он, получается, выступает в роли козла отпущения. Вот и надо отвести от него начальственный гнев.
– Здравия желаю, товарищ комкор, – выступил я вперед, начав отмазывать Баричева от гнева Жукова, а тот, видно было, находился не в самом хорошем настроении. – Это по моему приказу батальон начал выдвижение только после того, как был полностью готов к маршу.
– А ты кто такой? – перевел на меня свое внимание Жуков.
– Военинженер третьего ранга Новиков. Провожу испытание новой техники в боевых условиях. Это я приказал майору Баричеву оставаться на месте, пока батальон не будет готов к маршу.
– А почему он должен выполнять ваши приказы?
– Я генеральный конструктор этой техники. Танки и самоходки были сделаны мной лично, гусеничные бронетранспортеры с моей подачи и под моим непосредственным контролем. Сейчас моя задача заключается во всесторонних испытаниях новой бронетехники в боевых условиях. Майор Баричев командует батальоном, но последнее слово всегда за мной. Я могу в любой момент отменить любой его приказ.
А на станции подбегает к нам неизвестно кто, откуда мне знать, что он действительно командир штаба, это во-первых. А во-вторых, вводить батальон в бой частями, когда я не знаю о противнике совсем ничего, я не буду. К тому же танки с самоходками перевозились без боекомплекта, а бросать их в бой без снарядов и патронов – это чистое вредительство и саботаж. Наш батальон двигался тремя эшелонами, интервал между каждым эшелоном полчаса, так что ничего страшного в том, что мы выступили спустя два часа, нет. В конце концов японцы не на подступах к станции были. А так батальон выступил в полном составе со всеми своими средствами усиления и полностью снаряженным.
