* * *
Но в их хибарке нет никаких призраков. Только ба и Сэм, стол накрыт, в воздухе запах хорошей еды.
– Ты грязная! – говорит Сэм, сверкая глазами.
Ба стоит, держит две тарелки.
– Лай
[47], – говорит он. – Помоешься после еды.
За столом Сэм, покачивая ногами, напевает тигриную песню ма.
Ма делает шаг назад:
– Где вы были?
– На шахте. – Ба с тарелкой делает шаг вперед. Ма снова отступает.
– Это верно, Сэм? Скажи своей ма.
– Мы вкалывали, – говорит с набитым ртом Сэм.
– Когда? – спрашивает ма.
– Мы недавно вернулись. Наверно, разминулись с тобой. – Ба хмурится, глядя на пятно на платье ма. Тянет руку. Ма отворачивается, словно в танце, но пения теперь никакого нет, в безмолвной комнате не звучит музыка. Голова Сэм, словно голова настороженного существа, поворачивается следом за ма. – Что с тобой случилось?
Ма отталкивает руку ба. Тарелка падает, но не разбивается, перекатывается и перекатывается со звоном.
– Прекрати, – шипит ма, глядя на ссутулившегося ба. Его протянутая рука чиста, как и его лицо, под ногтями розовая кожа. Давно ли ногти у него были черные от угля? Люси не может вспомнить. – Где вы были?
– На шахте.
– Фэй хуа.
– Может быть, мы остановились на полпути посмотреть. Не могу точно вспомнить…
– Лжец.
Ма срывает с окна грязную клеенку, открывается вид на призрачный горизонт.
– Я могу объяснить, – говорит ба, глядя в окно. – Мы ушли рано. Тин во.
– Я думала, вы погибли.
– Мы были в безопасности, цинь ай дэ.
Ба делает движение к ней, собирается обнять.
И опять ма говорит:
– Я думала, вы погибли.
Она делает шаг назад. Ее плечи касаются двери. И Люси впервые видит, что глаза ма могут быть, как говорят дети, маленькими, противными, злобными. Ма разглядывает ба, а ба разглядывает порченную еду, прикидывая, что еще можно съесть, а что нужно выкинуть.
– Я думала, вы погибли. – Она уж три раза повторила эти слова, откровенные и странные, словно заклинание. – Что тогда настоящее? На гэ
[48] снаружи настоящее? Ни нэ?
[49] Что это для тебя? Какое-то привидение?
– Позволь, я тебе объясню. Мы не хотели тебя пугать. Мы работали, чтобы… чтобы ты была довольна.
– Я? – Слова скрежещут на губах ма. – Так ты меня хочешь обвинить? Цо ши во дэ?
[50] Не на шахте? – Неразбившаяся тарелка оставила в воздухе обещание катастрофы. – Что тогда настоящее? Какие из твоих обещаний? Ни бу ши дунси, ни чжэй гэ…
[51]
Ма из их нелегкой жизни сделала что-то упорядоченное. Среди травы и грязи ма из фургонных кроватей и ветхих домов соорудила для них жизнь мягких голосов и чистых речей. Жизнь косичек и подметенных полов, подстриженных ногтей и отглаженных воротничков. «Люди относятся к тебе так, как ты этого заслуживаешь своим видом», – снова и снова твердила ма. Теперь что-то сорвалось в ней, ее волосы расплелись и упали на грязное лицо, ее слова расплелись и превратились в брань.
Ба сделал шаг к ней. Бежать ма некуда – разве что за дверь. Ее пальцы вцепляются в ручку двери, а ба прижимает кулак к ее рту.
Ма замолкает.
Когда ба отступает, между губ ма остается что-то желтое. Что-то такое, что притягивает к себе весь свет в комнате.
– Кусай, – говорит он.
Пальцы ма все еще на дверной ручке. Одно движение – и она может исчезнуть из комнаты.
Она кусает.
Она выплевывает камушек в ладонь. На его мягкой желтой поверхности отпечатки ее зубов.
– Это настоящее, – говорит ба. – Я должен был убедиться. Я только собирался держать это в тайне, пока не удостоверюсь, что этого нам хватит.
– Ты искал золото, – говорит ма. Запретное слово разносится по комнате. Горячий едкий запах. – Ты обещал бросить. Вдовы? Валка леса? – ба отрицательно качает головой. – Кань кань? – вот что я думаю о поисках золота.
Ма подносит шарик ко рту и проглатывает его. Как кость и как земля, еще один кусочек материка соскальзывает в нее. Сэм вскрикивает. У ба потрясенный вид. Но потом он усмехается.
– Меи вен ти
[52], – говорит ба. – Там, откуда этот, много таких.
– Я его съела, – говорит ма, ссутулившись. В этой неловкой позе живот у нее выпячивается, округлый, как холмы.
– Он его съел, – говорит ба, и на сей раз ма позволяет ему прикоснуться к ней. – Слушай, он будет богатым. Подойди сюда, Сэм. Покажи твоей ма.
Сэм подходит, в руках у нее старый грязный мешочек. Люси узнает в нем тот самый мешочек, в котором у нее лежали тряпица и свечной огарок, когда она ходила в шахту. В руках Сэм тот же самый мешочек испускает яркое сияние. Люси думает о сказке: хорошая сестра и плохая. Одна прошла в дверь, и сажа прилипла к ней. Пометила на всю жизнь. Другая вошла и вышла сияющая.
Чей-то голос:
– Золото.
Первые семь лет жизни Люси ба был золотоискателем. Семь лет, прожитых так, словно их носил ветер – с одного места на другое следом за слухами о золоте.
Ма топнула ногой два года назад. Как-то вечером она оставила Люси и Сэм в фургоне, и они с ба несколько часов проговорили на открытых холмах. Обрывки разговора доносились до фургона, голос ма, рассуждающий о голоде и глупости, гордости и везении. Ба молчал. Утром инструменты золотоискателя были убраны. Ба целый месяц ходил мрачный, играл в притоне, пил. Первой об угольных шахтах заговорила ма.
С тех пор ба почти бросил азартные игры и выпивку. Он теперь разглагольствует о состояниях, сколоченных на угле, так же как он прежде разглагольствовал о состояниях, сделанных на чем-то другом. Запретное слово не произносилось – до этого дня.
Этим вечером в их окно залетает пепел из горящей шахты, а ба рассказывает им о золоте.
О том, как дошли до него слухи об этих холмах, принесенные старыми золотоискателями и охотниками-индейцами. О плато, на котором расположилось высохшее озеро и где до сих пор еще можно встретить одиноких бешеных волков. О том, как ба сообразил, что землетрясение, случившееся год назад, и проходка штреков большой шахты, вероятно, обнажили нечто такое, чего здесь не видели целое десятилетие. Он искал там золото втайне, делая вид, что по вечерам ходит валить лес.
