В суде я появился утром первого дня показаний Каланика, подумав, что мой редактор из «Таймс» захотел бы получить заметку для газеты. Я находился в отпуске и работал над этой книгой, но окончания этой истории еще не написал – судебное разбирательство продолжалось.
После полуденного перерыва в заседании Каланик должен был продолжить дачу показаний. Пока группа адвокатов, представлявших как истца, так и ответчика, и следующие за ними представители прессы заполняли зал суда, я побежал по коридору, чтобы заскочить в уборную, прежде чем возобновится заседание.
Вернувшись ко входу в зал, я понял, что опоздал. Двери закрыли, разбирательство уже началось. Я упустил шанс подготовить репортаж о показаниях Каланика, так сказать, из первых рук. Стоя в длинном коридоре, отделанном деревом и гранитом, я тихо ругал себя. Оставалось надеяться, что судебные приставы в конце концов впустят меня. Но я допустил оплошность и поэтому не очень-то на это рассчитывал.
А потом вдруг понял: Каланика в зале суда еще нет. Он быстро прошел мимо меня по коридору к дверям в зал и остановился, ожидая, что его впустят. Приставы, не открывая дверей, через стекло знаками показали Каланику, что надо подождать снаружи, вместе со мной и еще несколькими людьми, пока его не пригласят для показаний.
Каланик в молчаливом одиночестве ждал возле зала суда. Мы несколько месяцев не виделись и не разговаривали, и я не думал, что он настроен поболтать перед одним из самых ответственных моментов в своей профессиональной жизни. Последний раз мы с ним говорили в июне 2017 года, когда я связался с Калаником и попросил прокомментировать статью об его отставке. Мне казалось, что он должен смертельно меня ненавидеть. Сейчас нас разделяла пара метров тихой зоны ожидания у входа в зал суда. Он отвернулся от дверей, прошелся в другой конец помещения; между нами оказались трое дожидавшихся вызова адвокатов.
Через минуту Каланик вскинул голову, будто приняв какое-то решение. Он подошел прямо ко мне, посмотрел в глаза и протянул руку.
«Привет, парень, как дела?» – негромко спросил он, одной рукой пожал мою, другую положил мне на плечо. Уверен, он считал меня злейшим врагом, но, когда он стоял вот так, лучась обаянием, я не мог не улыбнуться и ответил на рукопожатие.
«Ты там будешь в порядке, когда позовут? – спросил я, пытаясь заполнить неловкую паузу. – Там тебе не разрешат ходить туда-сюда!»
«Господи, я не знаю!» – воскликнул он с нервным смешком. В тот день во время дачи показаний, длившихся чуть меньше часа, он выпил почти четыре бутылки воды.
Каланик спохватился, словно вдруг вспомнил, что говорит с репортером.
«Мы можем поговорить не для печати?» – спросил он, явно желая поболтать, но опасаясь, что разговор не останется между нами.
Я дал обещание не разглашать нашей беседы и не нарушу его в этой книге. В том коридоре мы разговаривали минут десять, словно между нами существовали нормальные отношения, словно созданной им многомиллиардной компании не грозило поражение в суде, что могло повлечь за собой технологический и финансовый крах. Невзирая на все потрясения прошедшего года – его отставку, смерть матери, потерю практически всех друзей – Каланик сохранил способность пользоваться своим обаянием и живым, подвижным умом. Он остался собой и уверенно держался на ногах.
Мне было интересно, извлек ли он какие-нибудь уроки из последних девяти лет своей жизни. Член «Клуба трех запятых» был до неприличия, до омерзения богат. И теперь знаменит – или печально известен. Он пытался восстановить свой имидж, на самом деле стать «Трэвисом 2.0», новой версией самого себя. Мне говорили, что двумя месяцами ранее он встречал Рождество в Сент-Бартс – проводил дни с отцом, оправившимся от травм, полученных во Фресно, с братьями и сестрами. На Рождество они все оделись в праздничные пижамы и позировали для фото в аккаунте Каланика в Инстаграме. Ночами он уезжал на какую-нибудь яхту, пил и веселился с друзьями и моделями.
Я знал, что он занимается новым стартапом и сосредоточен на доставке еды и логистике. Мои источники сообщали, что Каланик в новой компании работает не меньше – если не больше, – чем в Uber, и кнутом щелкает не хуже. Он пригласил в нее многих уволенных из Uber, тех, кого заставили уйти в связи с докладом Холдера.
Каланик был миллиардером. Богатство Гаррета Кэмпа и Райана Грейвза превысило самые смелые их мечтания. Эти венчурные капиталисты должны были в скором времени сорвать большой куш со своих инвестиций. А к тому времени, когда Uber в 2019 году дебютирует на открытых рынках, в Кремниевой долине появится масса новоиспеченных миллионеров, которые присоединятся к ним, готовые благословить новую волну инноваций, вложить деньги в следующую эру новых стартапов. Я думал о том, появится ли вскоре новое поколение протеже Трэвиса Каланика. И что они будут думать о взлете этого руководителя, о том пути, который он прошел, чтобы забраться наверх?
Заканчивая разговор, мы с Калаником еще раз пожали друг другу руки. Он отошел от меня и сквозь стеклянные вставки закрытых дверей посмотрел в зал.
«Господи», – сказал Каланик, не отрывая взгляда от зала заседаний. Его голос в тихом коридоре прозвучал довольно громко; он обращался то ли ко всем, то ли ни к кому. «Такое чувство, что мы в туннеле на стадионе прямо перед Суперкубком», – произнес он и тихо рассмеялся.
Не сводя глаз со свидетельского места в зале суда, он начал медленно поднимать руки над головой, словно готовился пробежать к нему по проходу. Он ждал, когда приставы откроют ему двери и впустят внутрь.
«Я готов», – произнес Каланик.
Постскриптум
После нескольких месяцев домыслов Uber объявил, что проведет первичное размещение акций в мае 2019 года. Lyft дебютировал на открытых рынках несколькими неделями ранее со стартовой ценой 72 доллара за акцию. В день открытия торгов цена подпрыгнула, затем стабилизировалась у отметки в 78 долларов. Uber метил гораздо выше.
Готовясь к размещению акций, компания наняла Morgan Stanley и Goldman Sachs для продажи своих публичных акций инвесторам, исходя из заоблачной оценочной стоимости Uber в 120 миллиардов долларов, что составляло почти в два раза больше, чем на последнем раунде частного финансирования.
Предоставляя услуги Uber, банкиры не оставили без внимания компенсационный пакет генерального директора. До ухода Хосровшахи из Expedia он был самым высокооплачиваемым главным исполнительным директором среди всех открытых акционерных обществ Америки. Приняв приглашение Uber, он оставил в Expedia десятки миллионов долларов в акциях, не перешедших окончательно в его собственность. Чтобы компенсировать эту потерю, Хосровшахи выторговал себе изрядную прибавку за переход в Uber: если он в должности главного исполнительного директора поднимет оценочную стоимость Uber выше 120 миллиардов долларов и удержит эту рыночную отметку более 90 дней, то получит громадный гонорар – более 100 миллионов долларов. Банкиры из Morgan Stanley и Goldman Sachs приняли к сведению эту цифру и нацелились на достижение сомнительной отметки в 120 миллиардов долларов.
