— Куда? — озадачилась я. — Зачем к менгирам?
— Там хорошее место, Руда. Духовное.
— А Мудрый Кайа? Ты его тоже подчинишь?
— Я не могу пока подчинять духов, — фыркнула цыганка. — Но могу их изгнать.
Мне стало совсем плохо. Мало того, что терзал демон сомнений в себе, так ещё и мышцы отказались подчиняться, повинуясь взмаху руки цыганки. Как я ни старалась усмирить ноги, они всё же пошли со двора. Как я ни старалась, не смогла противостоять. Ноги сами повели меня за двор, туда, где дорога, где травы для покоса, где кусты на речке…
А рядом шёл Ратмир.
А поодаль — Тишило, Бусел, Мечко. И Забава, и Могута, и Дара. Кого эта дрянь оставила дома? Как Мыська выживет с двумя маленьким детьми? Где Бер, почему он не с нами?
— Первая жизнь, — с трудом позвала я цыганку. — Скажи, зачем тебе это всё?
Она обернулась, подошла ко мне, обошла кругом нас с Ратмиром, ответила:
— А зачем живут?
— Это смысл твоей жизни? Манипулировать людьми?
— Нет. Ты не поймёшь. Ты слишком ограничена в своих этических законах… Не знаю, как я позволила людям создать столько этических законов… Мой косячок!
И цыганка фыркнула, словно сказала хорошую шутку.
Косячок, да. Мой косячок был в том, что я согласилась обменять крестик на осколок первой жизни. Однако… Он привёл меня к Ратмиру! Он дал мне семейное счастье, пусть и в лишениях походов, дал мне сына, который скоро родится…
Если цыганка хочет забрать моего ребёнка, ей придётся переступить через мой труп!
Она и переступит. С неё станется…
Я шла, шла, шла.
Мы все шли.
Я чуяла запах лошадей сзади, запах Асели, которая тащилась за Резвым и ворчала, что ей не дали поспать, Бурана, который гнал коз туда, откуда мы пришли…
И вереск пах всё сильнее.
И голова кружилась, кружилась, кружилась, как будто я оттанцевала бешеную польку.
И река словно ускорила бег воды.
Все чувства обострились, страх, как холодный пот, струился вдоль позвоночника.
Я всё же не смогла защитить всех своих людей. Я спасла их от потопа, укрыла от древних богов с их драконами в своём времени, нашла работу и выправила документы, но пришла это дрянь, которая преследует меня в виде цыганки, и всё снова испортила.
Мы умрём.
— Ты боишься? — спросила с любопытством цыганка. Я промолчала. Не хотела показывать страх. Она не убьёт нас — ведь я нужна ей. Или не я, а мой, наш с Ратмиром ребёнок? Зачем?
Я остановилась у самого круга менгиров. Краем глаза увидела, как остальные — люди и животные — вошли в лабиринт, безжалостно сминая вереск.
Оля бы расстроилась…
А цыганка сказала низким голосом, как тогда в Скорой:
— Избранные дети мои! Наследники и наследницы! Увидимся в следующей жизни.
Рука Ратмира крепче сжала моё плечо, словно он хотел приободрить меня. Но я не могла пошевелить даже пальцем. Я молилась. Мокоши ли, Мудрому Кайа, богу, который умер за всех людей на кресте — я молилась, чтобы с нами ничего не случилось.
Вересковый запах усилился, стал таким густым, что я задохнулась. В глазах потемнело, в голове застучали молоточки по наковальне — гулкие, тревожные, злые. Чернота захватила в объятья, и я успела подумать только одно.
Всё было зря.
А потом меня не стало.
Почти эпилог
Рождаться заново очень больно.
Я расскажу вам это потом. А пока… Открыв глаза, я увидела над собой облака. Они были почти прозрачными и висели недвижно на голубом небе. Солнце — холодное и усталое — собиралось уйти в закат, но ещё колебалось, думало: а может, остаться и посветить ещё немного?
В спину кололи камни. Голова была деревянной — наверное, передышала вереском! Следующей мыслью была паника: как там мой ребёнок? Вытянула гудевшие от напряжения руки, обняла ладонями живот, чуть вжала их. Слабый, но вполне отчётливый пинок был мне ответом.
Живой, маленький мой княжич!
Вот Ратмир обрадуется, что ничего не случилось с малышом…
Ратмир!
Паника обуяла меня. Кряхтя, я поднялась на локтях, огляделась. Господи, опять?
Мы лежали вповалку в круге лабиринта, а поодаль валялись лошади, собаки, верблюдица, козы. Вереск увял. Менгиры пошатнулись и теперь стояли криво. Над нами было бесконечное небо, вокруг — бесконечная пустошь, края которой терялись в тумане, а в душе у меня поселилась бесконечная тоска.
Куда на этот раз забросила нас первая жизнь? Воздух свежий, пахнет травами и влажной сырой землёй. Ещё камнями. Камни повсюду — разбросаны по пустоши. Камни пахнут солнцем…
— Ратмир, — я села, схватила мужа за плечо и потрясла. Он застонал, пытаясь отмахнуться. Я затрясла настойчивее, повернулась к Забаве, начала будить её. И в этот момент живот пронзила первая настоящая схватка.
Она длилась меньше тридцати секунд, которые я пережила, стиснув зубы, а потом неловко встала и обернулась вокруг своей оси. Искала цыганку. Но её не было.
— Тварь, — тихо сказала я. — Подлая тварь!
Ветер затрепал мои волосы, пришлось собрать их в пучок кулаком. Если бы сейчас у меня была возможность задушить цыганку, я бы, не задумавшись, сделала это. Я хотела рожать в больнице, под присмотром врачей, с анестезией, с вниманием, с антисептиками! А эта тварь заставила меня перенестись в какие-то ебеня, в дикую местность, где даже присесть не на что, не то чтобы лечь!
— Тварь! — закричала я в небо, которому было всё равно. — Ненавижу тебя! Ненавижу!
— Руда…
Слабый голос из-за спины заставил обернуться. Забава сидела, держась за голову. Могута-кузнец стонал, раскинув большое тело звездой на траве:
— Пошто… Ну пошто, скажи… Кузница моя, кузница… Всё прахом, опять!
Я только головой покачала. Мы опять в жопе, да. То есть — всё пошло прахом. Может и лучше, что Мыська с детьми осталась там… Лагутин их не бросит, я уверена. И Бер… Бер с ними, пусть так. А мы тут.
Где тут?
Я снова повернулась, оглядывая местность.
Бесконечность отменялась. Вдалеке я увидела лес. У леса стояло что-то вроде избушки. Но, чтобы узнать точно, нужно туда идти.
Схватка проткнула живот. Да, идти надо быстро! Иначе я, как мои предки, рожу в поле…
Со ржанием очнулся Резвый и вскочил на ноги, отряхиваясь. За ним поднялась и Асель, ворча:
— Я, наверное, ничего не понимаю в этой жизни, но, по-моему, это уже слишком…
Забава встала, отряхивая платье, огляделась:
