За Отраду ложечка уже не влезала. Бер устало прикрыл глаза. Мыська беспомощно обернулась на меня, в глазах её блеснули слёзы. Нет, милая, тут я тебе помочь ничем не могу. И так привела медведя буквально за ручку к невесте, остальное она должна сделать сама.
— Скажи ему, Мыська.
— Что?
— То, что ты чувствуешь. Скажи ему всё.
Она вздохнула. Отставив плошку в сторону, взяла старика за руку — дряблую и пегую от пигментных пятен на коже. Прижалась к ней щекой и тихонечко произнесла:
— Не оставляй нас, Бер…
Мыська, Мыська, я же знаю, я же вижу, что ты его любишь! Скажи ему об этом! Ну скажи…
— Кто будет заботиться о Волехе? Кто будет делать ему игрушки? Бер, не умирай! Моему сыну нужен отец…
Ну нет! Не так! Что за хождения вокруг да около? Иди напрямик, Мыська!
— Бер, Бер… Ты нам нужен! — она всхлипнула. Я начала сердиться. Дура мелкая! Кому нам-то? Конечно, он нам нужен, конечно, мы все его полюбили, но от проклятья это Бера не спасёт! Его спасёт любовь девушки! А о проклятье не скажешь…
— Бер, ты… ты мне нужен…
— Скажи ему, Мыська, иначе он умрёт, — не выдержала я. Её опущенные плечи вздрогнули, словно от удара, и девушка повернулась ко мне:
— Как мои слова помогут спасти его?
— Слова — никак. Только то, что ты чувствуешь.
— Я… я не могу без него.
— Скажи ему об этом.
Я присела рядом с ней, положила руку на её ладонь, словно успокаивая перед важным шагом, и Мыська стыдливо склонилась ко мне, зашептала:
— Понимаешь, я шестое чадо в семье, пятая девочка. После меня ещё четверо младших… Меня замуж отдали, чтобы сбыть с рук и не кормить лишний рот… Мой муж, да поможет ему Велес счастливо переродиться в новое тело, был груб со мной, говорил, что я не стою тех коз и цыплят, которые он за меня заплатил! Но он был мне мужем, дал сына, погиб на болоте, собирая осоку, чтобы прокормить нас… Я никогда, никогда не смела бы сказать ему, что не могу без него…
— Мысенька, бедная моя девочка, — я погладила её по руке, сочувствуя, — Бер никогда в жизни не обидит тебя! Но ты должна дать ему шанс показать себя. Если любишь его — скажи это. Поверь, просто поверь мне, так надо!
Она залилась краской, а потом тряхнула головой. Я могла поклясться, что в этот момент она подумала о маленьком Волехе. Ради сына женщина переступит через себя и своё воспитание, через свои страхи и стыд…
Мыська пересела поближе к Беру, наклонилась к нему и обняла маленьким натруженными ладошками его сивую голову. Я услышала жаркий шёпот:
— Я люблю тебя, Бер, всем сердцем люблю! Не умирай, поправься, и я сама упаду в ноги светлого князя, умоляя позволить мне стать твоей женой! Я буду тебе хорошей женой, обещаю… Только не умирай!
Я только выдохнула с облегчением. Ну вот, теперь проклятье будет снято! Бер спасён, ведь Мыська влюбилась в него… Но ничего не произошло. Во всяком случае, я ожидала чего-то грандиозного, в стиле Марвела: мгновенное преображение, разглаженные морщины, спецэффекты и компьютерная графика… Нет. Только Мыська, тихо плачущая над стариком. Чёрт!
— Ничего, мы сделали, что смогли, — попыталась я утешить девушку, но она только дёрнула плечом:
— Иди, княгиня. Оставь меня с ним наедине…
Мне стало горько и больно. На самом деле, это просто слова. Ощущение было такое, что меня сейчас разорвёт изнутри от разочарования, от липкого страха, который наполнил всё тело, как гелий надувает шарик. Я ошиблась. Я снова ошиблась.
Позже, уже после ужина, умывания, после того, как Ратмир заснул, я лежала, глядя в потолок каменного дома, и мучительно думала, то и дело чувствуя разряд безысходности, пронизывавший меня с ног до головы. Всё зря. Весь этот поход — полная глупости авантюра. Возможно, и потопа никакого не будет… Возможно, Мокошь ошиблась. Нет, скорее всего, она именно ошиблась. И Бер неправильно понял ведьмино проклятье. Или Мыська не любит его по-настоящему…
И во всём виновата, конечно же, только я. Самоуверенная залётная птица. Чужая. Правильно они все делают, что не доверяют мне. Я принимаю неправильные решения…
Вздох.
Стон.
Удивлённый возглас, приглушённый ладонью.
Тихий шёпот.
Я прислушалась, стараясь понять, что происходит за занавесками. Но не разобрала слов, не разобрала, кто говорит. Подняться и посмотреть я не могла — так не делается. Мало ли, может, Забава с мужем ребёночка делают… Вот и звуки соответствующие! Тяжёлое мужское дыхание, женское молчание в частых, почти беззвучных всхлипах, выдающий движения скрип повозки…
Я натянула соболей на голову, спряталась в сгибе плеча Ратмира и зажмурилась. Пусть им будет хорошо. Пусть мне будет плохо.
А завтра настанет новый день, и я подумаю, как всё исправить.
Глава 4. Что творится в этом городе?!
Март, 5 число
Я проснулась ещё до рассвета. Встала. Непреодолимое желание появилось посмотреть, кто же ночью расслаблялся, и проверить, жив ли ещё Бер.
А ещё у меня сложился план.
Мы выживем все. Мы не умрём, мы справимся. Но действовать нужно всем вместе. Для этого мне нужно поговорить с основными зачинщиками ненависти ко мне по отдельности. Убедить их в моей чистой совести и искренности намерений…
Одевшись, я кое-как пригладила отросшие за зиму волосы и заплела их в косу. Вообще-то мне полагались две косы и кика или княжий кокошник, но ещё в Златограде я отказалась их носить. Забава уговаривала, убеждала, но я не сдалась. Щас я им тут в кокошнике рассекать буду…
Все ещё спали. Даже дети сопели во сне. Я двигалась очень осторожно, чтобы никого не разбудить, наверное, ещё и потому, что не хотела никого видеть. Не сейчас. Мне нужно немножечко побыть одной. Это вполне справедливое и законное желание! И так сидим друг у друга на головах, и так два месяца кучковались у костров и на телегах!
На цыпочках я пробралась к повозке, в которой спали Бер и Мыська с малышами. Отогнула край занавеси, заглянула. Думала, сердце остановится!
Он повернул голову, улыбнулся мне и, высвободив руку, приложил палец к губам. Мыська спала в сгибе его локтя, одеяло сползло, обнажив её маленькую, но упругую и налитую молоком грудь. Закрыв рот ладонью, чтобы не вскрикнуть от радости, я кивнула ему: мол, что как? Бер аккуратно, очень аккуратно освободился от веса Мыськиной головы и соскользнул с повозки. Я отошла к очагу, почти потухшему за ночь, и подкинула маленькое полешко, чтобы чуть оживить огонь. Сзади послышались шаги, я обернулась.
Он был таким же молодым красавцем, как в первый день, когда я встретила его. Правда, одет похуже: в длинную рубаху поверх штанов. Босоногий. Ноги почти медвежьи — широкие, плоские, с корявыми ногтями и заросшие шерстью. Но они его не портили — ведь улыбка осталась широкой и лучистой!