Спустя минут пять, когда я уже висела на поручне одной рукой, а второй придерживала сумку, у меня зазвонил телефон.
С трудом извернувшись, выудила дребезжащий аппарат, попутно извиняясь перед пожилым мужчиной, на которого чуть не завалилась.
Астров.
— Катя, ты где? — его холодным тоном можно продукты замораживать, владелец ресторана мог бы сэкономить на морозильной камере.
— Уже еду, в автобусе — выговорила, прерывисто дыша от бесконечной тряски.
— Опаздываешь! — отрезал, и опять отключился. Нет, ну не повар, а сплошная экономия: словами режет круче всякой бритвы.
Ни жива, ни мертва, вышла на ближайшей к ресторану остановке и помчалась как можно скорее.
— Здра-авствуйте — проговорила, задыхаясь, когда забежала на кухню.
Из коллег, понятное дело, никого кроме моей сменщицы не было. И та удивилась, когда меня увидела, кажется, даже испугалась немного. Неужели я так плохо выгляжу?
Даниил зато обрадовался и направился ко мне с грацией хищника.
— И как это называется? — произнёс, глядя сверху вниз. Даже не удосужился опустить лицо, хотя я его ниже почти на голову.
— Беспредел, Даниил Витальевич! — заявила, немного отдышавшись — Я вообще-то работать после обеда начинаю, а вы меня вынудили учёбу прогулять.
Мужчина не ожидал, что я решусь дать отпор. Конечно, нравится, что молчу вечно с тряпочку и безропотно самые глупые задания выполняю. Поэтому его густые брови встретились на переносице, а надутые от недовольства губы стали ещё больше.
— Если у тебя нет времени на работу, то ты можешь быть свободна — ехидство сочится из каждого слова, а глаза смотрят с презрением.
Но и я не из самого робкого десятка: уставилась в ответ.
— Я буду работать здесь, Даниил Витальевич — последние слова специально голосом выделила и унеслась в подсобку переодеваться.
Когда вышла, шефа на кухне не было. Показалось, что даже дышать легче стало, жаль ненадолго.
Носом к носу столкнулась с Жориком, он же Георгий Дружинин. И его с утра пораньше вызвали? Или он не в курсе, что альтруизм до добра не доводит?
— А ты чего здесь забыла в такое время? — воскликнул вместо приветствия.
— И тебе доброе утро, — промямлила и рухнула на стул, — а ты чего не в форме?
— Дык — попытался пригладить руками кудряшки, словно ему это поможет — рано ещё. Я за час до открытия начинаю работать, а сейчас заскочил док один взять.
— А меня с утра пораньше вызвали зачем-то… — откусила сочное красное яблоко, которое так кстати лежало в сумке.
— Кто?
— Даниэль — протянула уныло.
И тут открылась дверь.
И два карамельных глаза на меня уставились. Хотя нет, просто карих. Не пристало вредным людям давать красивые характеристики.
— Значит, Даниэль?
Вот же ж, услышал значит.
— Что Даниил Витальевич? — сделала вид, что не расслышала. Не дождётся злой шеф раболепства с моей стороны. Одно дело выполнять его поручения касающиеся работы, и совсем другое подчиняться в таких глупостях. За глаза — пожалуйста, но лично только по имени и отчеству.
— Вот как? — прищурился — Ну тогда за работу.
Я резво спрыгнул со стула, пряча за спиной своё яблочко: прицепится ещё, ему только дай повод. И побежала сменщицу успокаивать: она, оказывается, решила что её уволить хотят, раз я утром на работу вышла.
Объяснила ей, что это против меня акция развернулась, "Достань Миронову" называется. В итоге женщина успокоилась.
Понять с какой радости меня вызвали на работу с утра пораньше, я так и не смогла, хотя прошло уже два часа смены.
Мы дружно работали в четыре руки, не говоря ни слова. Я вообще не особо люблю разговаривать с малознакомыми людьми. Но Вера Павловна, или как все её тут зовут, Верочка до невозможности болтлива. Обычно. Но не сегодня.
Потому что с самого утра вокруг нас коршуном вьётся Даниил Витальевич.
— Екатерина, — раздаётся над ухом каждые две минуты, — как ты держишь нож?
Да нормально, как на технологии учили, так и держу. Но в ответ ничего не говорю, только глазами сверкаю.
— Как ты нарезаешь томаты?
Ух, как я их нарезаю: жестоко, с наслаждением наблюдая, как из среза сок вытекает. Аж самой жутко становится и на приём к психологу записаться хочется. А может сразу к психиатру?
Хотя нет, лучше уж с подругой чай выпить и на нелёгкую долю пожаловаться. Безопаснее будет. Правда, Яне Лопуховой, с которой мы неожиданно подружились, сейчас не до посиделок. У неё любовь-морковь с одним из самых нахальных красавчиков колледжа.
— Откуда у тебя растут руки? — о, это уже из раздела анатомии. Чувствую ещё чуть-чуть и взорвусь. Или разревусь, или отвечу не самым лестным образом. Причём глядя на довольную ухмылку шефа, второе более вероятно.
— Почему ты так медленно передвигаешься по рабочему цеху?
Ну, нет!
Уже открыла рот, чтобы дать достойный отпор, но внутренний голос меня перебил: "Катя, ты хорошая девушка, а хорошие девушки с шефами не огрызаются".
К двенадцати часам дня я чувствовала себя вымотанной окончательно, причём не от работы, а из-за бесконечных претензий. Но апогеем стало, когда Даниэль подошёл ко мне вплотную и принялся рассматривать в упор. Я сначала растерялась и в ответ на него уставилась. Он помолчал ещё с минуту, а потом коснулся пальцем пряди, которая не хотела забираться под колпак и упорно падала на лицо.
— Ещё раз я увижу подобное, возьму ножницы и отрежу всё лишнее — отвернулся.
Я вообще человек неконфликтный, но тут даже меня накрыло. Я на него посмотрела взглядом испепеляющим и бросила в спину:
— Только попробуйте, я вам тоже тогда что-нибудь отрежу — пробубнила себе под нос. Правда есть вероятность, что шеф услышал.
Сама не знаю, почему не сдержалась, но терпеть бесконечные претензии сил не осталось. Мужчина, скорее всего понял, что перегнул палку, поэтому ничего не ответил. Но по его ухмылке я поняла, что мне объявили войну.
А ещё я поняла, что с этим человеком мы никогда не сработаемся. Только он не знает, что у меня железная мотивация задержаться на этом месте: возможность иметь хоть и небольшой, но стабильный заработок. И я от неё не откажусь.
А ещё Даниил Витальевич Астров не в курсе, что если Катя Миронова решила что-то всерьёз, то она никогда не отступится.
Глава 5.
Ницше считал так: то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Надеюсь, что это правило не потеряло свою актуальность со времён девятнадцатого столетия. И я планирую убедиться в этом лично в своём двадцать первом веке.
