— Учитель…
— Чего пищишь, ученик? Разве ты мышь? Но даже мыши зерно за щёки в чужом зернохранилище набивают тихо, чтобы хозяйский кот не услышал.
Два письма меня заинтересовали.
Первое — от господина Сян.
Глава семьи изволил написать единственный раз, когда, собственно, отправил меня на плато. По его мнению, я бездарная слабачка, тугая в обучении. Не дочь, а дерево. На словах господин Сян просил обо мне позаботиться, направить меня на путь духовного совершенствования. Но между строк легко читается, что он желает избавиться от позора семьи, но избавиться так, чтобы репутация не пострадала. “Добродетельная дочь испросила разрешения и отправилась жить при храме, чтобы молиться о благополучии семьи” звучит лучше, чем “Достойная семья выбросила слабую малышку на помойку”.
Отвратительно.
Для лис подобное немыслимо.
Нет, всякое бывает, но дурных лисиц мы изгоняем из клана.
Второе письмо… от мамы.
Даже не письмо, записка:
“Моя драгоценная Цинь-Цинь, мама молится о твоём благополучии каждый день. Знай, что хотя я далеко и не могу писать тебе часто, моё сердце с тобой. Прости, что я тебя не защищаю, и всё, что дам тебе, это материнский совет. Цинь-Цинь, во всём слушайся наставника, учись прилежно, и тогда тебя ждёт хорошее будущее. С письмом я посылаю тебе мешочек битого серебра”.
Мда…
На глаза сами собой наворачиваются слёзы, и я их зло утираю.
Тут каждая строчка… Что значит “не могу писать”?! Получается, что за пять лет мама нашла всего одну возможность. Едва ли я ошибусь, если скажу, что маме запретили обмениваться со мной письмами, и она лишь однажды нашла лазейку.
Послала даже не монеты, а битое серебро. Значит, своих денег у неё нет.
Мама живёт плохо. Обидев её, господин Сян совершил бо-о-ольшую ошибку.
“Учись прилежно” — она верит в то, что пишет, или подбадривает? Про хорошее будущее вообще смешно.
— Учитель, — отвлекает меня Вей-эр.
Я раздражённо оборачиваюсь и вижу, как Вей-эр стремительно исчезает, одновременно отступая за ближайшую ширму..
— Ты! — ударяет в спину вопль. — Что ты делаешь?!
Старик притопал. А я так увлеклась маминым письмом, что не заметила, пока Вей-эр не предупредил.
Я поворачиваюс, окидываю старика взглядом с головы до ног. Вот зачем спрашивать, что я делаю, когда сам видит? Что он, что СюнВей… Шагнув навстречу, я легко взмахиваю запиской и отвечаю вопросом на вопрос:
— Где моё серебро, дядя?
Старик… отступает. В его потускневших глазах тоска мешается с виной. Я вдруг понимаю, что он по-настоящему стар. Не всем давно обрести вечную молодость. Валуны ворочить научился, а на более высокие ступени так и не прорвался. Жизнь принесла горькое разочарование, ощущение бездарно прожитых лет, и жизнь близится к концу. Сколько ему осталось? Пару десятков безрадостный нищих лет? Он давно сдался, надломлен, живёт скорее по привычке, чем осознанно, и впереди его ничего не ждёт. И никто.
Он замечает лотосы.
— Ты…?
Былая враждебность пропала. Он смотрит на меня с беспричинным восхищением и недоверием, словно отказывается верить глазам. Смотрит как на сказочное чудо. Хм?
— Я.
— Девочка Сян, ты не могла бы приблизиться к снежным лотосам, но я вижу их в твоей корзинке. Этого не может быть, но это есть. Как…?
Потому что я умная.
Потому что у меня есть опыт в добыче алхимического сырья. Как лотосы добывают обычно? Ученики, достигшие определённого уровня, окружают себя коконом ци, защищающим от источаемого цветами мороза. Я же, используя знания, подручными средствами заставила мороз отступить. Старик прав, собрать лотосы без хитростей я бы не смогла.
— Я всего лишь сделала невозможное, — хмыкаю я. — Где моё серебро, м?
Вздохнув, старик подходит к сундуку, достаёт мешочек размером с поясной кошелёк:
— Вот, девочка Сян.
Я забираю мешочек с чем-то подозрительно невесомым и рыхлым. Уже точно не битое серебро. Был бы мой нюх со мной, мне бы не понадобилось распускать завязки и заглядывать. Внутри… чай. Выхватив листик, растираю между пальцами.
— Это плохой чай, очень плохой.
— Я отдал серебро возничему, чтобы следующий раз он привёз чай. Я и такому был рад, девочка Сян.
— Письмо скрыл, чтобы я про деньги не узнала, ясно.
Старик покаянно вздыхает.
Я ставлю пиалу с цветком на стол.
— Девочка Сян?
— Обменяй на самый лучший чай, раз ты его так любишь, — мешочек я тоже возвращаю.
Старик, вместо того, чтобы проникнуться, выдаёт совсем не то, что я ожидаю:
— Ты не она.
— М-м-м?
— Ты не девочка Сян. Ты каким-то образом приняла её обличье. Кто ты?!
Глава 8
Рано я лотос отдала. В прямом столкновении старик меня прихлопнет первым же шлепком, но снежный лотос в моих руках уравновешивает шансы — один порез листом обращает кровь в лёд. Победит не сильный, а ловкий. На моей стороне готовность к схватке и опыт. И два оставшихся лотоса.
Я прищуриваюсь:
— Неприятности ищешь?
— Напугала, — фыркает старик. — Иногда, девочка, узнать что-то новое и прекрасное стоит жизни.
Хм…
Любопытство я понимаю и одобряю, сама нос совала в такие щели, что чудом спасала шкуру.
Я всё ещё немного зла…
— Меня прислали сюда, чтобы я училась. Разве ты не должен был прежде всего понять, что со мной не так?
— Ха! Девочка, не смеши. Лучшие целители и мастера не поняли, а я, жалкий неудачник, должен был разобраться? У простых смертных мередианы тонкие как соломинки, но они есть, с ними рождаются. Они как лёгкие или печень, без них людей не бывает. Да они в зачаточном состоянии есть у неразумной дворовой кошки есть и у сорняка на крестьянском огороде. А у тебя вместо правильных мередиан один единственный канал, но перекрученный, сморщенный, как финик, очень тугой, не просматривается. А ещё я видел что-то мутное, чему вообще названия не подобрать.
Изначально в теле прижился осколок, а он на то и осколок, что своего ядра у него нет.
— А сейчас что видишь?
Старик послушно всматривается. Я не препятствую.
— Девочка Сян! Это… ты.
— Неужели?
— Твои мередианы повреждены точь-в-точь как тот единственный канал, такие же перекрученные и изуродованные, как обожённые и одновременно ссохшиеся. Но сейчас у тебя мередианы там, где и должны быть. И ядро есть, хотя и убитое, как и мередианы. Так не бывает.
