Промахнулся!
Женщина развернулась в прыжке, ударила вторым ножом, одновременно выходя из-под удара Духа.
Кунай ударил воина в плечо, пробил сегментированный наплечник содэ, проскользнул через кольца плетеной брони кусари и болезненно вонзился в мышцу.
Кентаро отпрыгнул, лишь чудом избежав следующей атаки, направленной в его открытое горло, отчаянно махнул катаной, будто отгоняя назойливых насекомых. Теперь уже он увеличил дистанцию между собой и старухой.
Та вынула из-за пояса новый нож.
Дух потянулся к плечу, вырвал торчащий из него кунай. Он чувствовал, как кровь течет по его руке, но, несмотря на это, преодолевая боль и сопротивление поврежденных мышц, снова схватил Алый Клинок двуручным хватом.
– О да, хороший, хороший Дух, – протянула старуха. – Твой учитель Седой Пес гордился бы тобой, если б это видел. Да, был бы горд. Если бы был жив.
Она прыгнула вперед с ножами в руках.
Кентаро болезненно охнул, поднимая меч и готовясь к этой финальной, последней атаке.
Но блеск стали был лишь обманом. Женщина, вместо того чтоб атаковать ножами, пнула его в грудь, выводя из равновесия, приземлилась и лишь тогда ударила своим оружием. Дух хотел отбить клинки, но почувствовал, что его левую руку сводит боль. Зашипел от боли и понял, что это все – этой атаки он уже не сможет парировать. Вот и конец схватки!
А это означало, что старуху он должен забрать с собой.
Мгновенно, как учил его Седой Пес, развернул острие катаны, поменял направление удара, переходя от парирования к короткому, но убийственному движению. Рубанул, чувствуя, как клинок рассекает одежду женщины.
Кунай ударил его в правый бок, у самого края нагрудника.
Боль прошила тело, Кентаро откатился, вскочил, сумел отступить под одну из колонн, чувствуя спиной жар пламени. Успел еще выставить перед собой клинок, готовясь к контратаке. Знал, что следующей атаки он уже не выдержит.
Старуха обернулась к нему. Потрогала рукой бок, потом присмотрелась к руке, окрашенной кровью. Своей кровью.
– Хороший удар, Дух, очень хороший… – сказала она. – Ты меня огорчил, но я не буду держать обиды. Это была хорошая схватка, но я только что ее закончила. – Она посмотрела на торчащий из тела Кентаро нож. – Оставь его себе. На память. Все равно тешиться тебе им недолго.
Все вокруг размылось. Лица Мудрецов, пожираемые огнем, слились в одно, а потом и она пропала в оранжевом пламени.
– Прощай, Дух, и если встретишь, то передавай привет от меня Седому Псу, – сказала напоследок с грустью старуха, когда Алый Клинок выпал из слабеющих рук Кентаро. – Передавай привет ему… моему верному ученику!
Огонь, жар, золотая статуя Мудреца – все это исчезло, превращаясь в холодную тьму.
Остатки армии в конце концов добрались до Дома Спокойствия, но было уже слишком поздно. Змеи успели погрузиться на свои лодки и уплыть с добычей, оставляя за собой кровь и пепелище. Нескольких все же удалось поймать, поскольку не все из них возвращались рекой. Дождь же в итоге превратился в настоящий потоп и погасил пожары.
Когда наступил следующий день, золотой диск солнца глянул с небес на Дом Спокойствия. И увидел на его месте лишь выжженную рану.
Омоте 2. Укрытая крепость
Камни в спокойствии смотрят на реку,
Тишина плывет вдоль скалистых стен,
Вода заберет то, что человек отбросит,
И даст новую жизнь.
Река текла спокойно, слух полнился ее тихим шумом. Иногда ветер шевелил ветви, заставляя листья шелестеть. Где-то заквакала жаба, поднялась в небо птица. Все это создавало неповторимую негромкую мелодию.
Девушка показалась из зарослей; тихо пошла по берегу Камисори. В одной руке она держала завернутого в белую пеленку спящего младенца. В другой – большой темный бочонок. Вошла на прибрежную гальку. Босые ступни она ставила осторожно, так, чтоб не покачнуться, не упасть в черное русло реки. И чтобы не разбудить спящее дитя.
Но дитя все же проснулось. Но не начало плакать, как другие дети, а вместо этого посмотрело на мать и улыбнулось.
Это была поистине ужасная улыбка. Личико да и все тело младенца были деформированы. У кожи был иссиня-серый цвет, ручки были длинней, чем должны бы быть, изогнуты в странных местах. Продолговатая головка ребенка больше напоминала голову рыбы, чем человеческого отпрыска.
Молодая девушка была его матерью, но она старалась не смотреть на ребенка. Не хотела видеть, что родила урода.
Это боги и духи наказали ее – так говорили в деревне. Богам и духам реки не понравилось, что она отдалась женатому мужчине, рыбаку из соседнего дома. Да еще в таком юном возрасте! Вот и наказали ее рождением этого уродца.
– Отдай его реке! – сказали старшие. – Только так искупишь вину!
Девушка даже не стала с этим спорить. Забрала ребенка и двинулась с ним вверх по течению. Дитя смотрело на мать, протягивало к ней ручки. Улыбалось.
Девушка отводила глаза. Шумела река.
Вошла дальше, туда, где заросли были гуще, где будто бы природа стремилась укрыть часть русла реки. Заросли гуще, а течение более быстрое.
Какая-то из неловко раздвигаемых ветвей, видимо, хлестнула ребенка по длинному заостренному носику, дитя захныкало, начало рыдать. На минуту девушка забыла, что держит в руках урода, чудовище, и – как каждая мать – начала успокаивать малыша. Затянула песню, которую когда-то пели и ей самой. Мелодичную песенку про тапира, что съедает дурные сны, для того чтобы дети могли спокойно уснуть.
Голос девушки был мягким и красивым. Он укачивал, успокаивал нервы малыша, понесся вдоль русла реки, влился в мелодию самой природы.
Она наконец добралась до места, где два потока сливались воедино. Вода тут была светлее, не такой черной, как внизу, а напротив – исключительно, просто невероятно прозрачной. Под волнистой поверхностью реки были видны и голубые водоросли, и светло-зеленое дно, и обкатанные камни, светящиеся ярко-фиолетовым. Это и было нужное место, именно здесь река принимала подарки, а потом решала, как отблагодарить за них жителей деревень.
Именно тут девушка должна была принести и свой дар.
Она присела над самой водой. Отставила на гальку бочонок, а потом обеими руками, все еще напевая колыбельную, вложила внутрь его спокойно дышащего младенца. Быстро встала, отходя. Ребенок остался в бочонке, а она все смотрела на его вытянутую бледно-сизую головку там, внутри. Пела колыбельную еще какое-то время, отходя, а потом отвернулась и со слезами на глазах побежала сквозь заросли к деревне.
Ребенок остался один.
