– Я должен с ним увидеться!
– Лежи, господин мой.
– Я должен…
Она положила ему на грудь маленькую ладонь и решительным движением толкнула обратно в постель.
– Я сказала… лежи! Отдыхай… тем более что… господин Кицунэ сейчас занят.
– Занят? Чем же это?
– Разговаривает… – Мэйко заколебалась, – с предателем.
Асанава представляла собой веревку, сплетенную из грубых джутовых волокон. Хотя и тонкая, она была очень крепкой, позволяла без обрыва поднимать достаточно серьезные тяжести. Вот только на ощупь была неприятной, колючей. Настолько неприятной, что если обмотать ею человека, тот ощущал бы не дискомфорт – страшную боль.
Именно такую боль, которую в данный момент испытывал Зашу.
Обнаженный мужчина был подвешен на виселице, что установили на одной из площадей главного комплекса. На той площади, на которой совершались казни. Кицунэ благословлял ту минуту, когда его конники доложили – у самой реки схвачен лысый офицер ополченцев, предатель, который чуть не послужил причиной разгрома у Гнилого Леса и смерти самого шомиё. Агент Змей в рядах войск клана Нагата.
Почему этот дурак просто не сбежал в глубь леса? Почему не спрятался вместе со своими друзьями-гадами в горах, в одной из крепостей, которыми якобы владели там Змеи? Может быть, они тоже не доверяли этому человеку? Тот, кто предал одну из сторон, может ударить ножом в спину и другой, так что, возможно, Зашу пришлось присутствовать в Доме Спокойствия, чтобы доказать свою преданность делу Змей?
Все это не имело значения для Хаяи. Единственное, что было важно, – это то, что Зашу попал в его руки.
И теперь должен был понести суровое наказание за свои преступления.
А Кицунэ, хоть и был верным шомиё клана Нагата, много лет отдавшим службе в Доме Спокойствия, был в некотором смысле и человеком просвещенным. Он много где побывал, а знания его выходили за рамки нужных для службы и войны. Он прекрасно играл на флейте, сочинял не самые плохие хайку и даже предсмертные стихи. А еще он разбирался в искусстве, что называлось «семенава».
Это было искусство причинять боль веревкой.
Сложные переплетения, непривычные узлы, приемы протягивания веревки через такие места в теле человека, что дрожь брала от одной мысли об этом. Такие приемы могли пригодиться как на службе, так и на войне. Применяли их, впрочем, редко, но уж когда давали себе труд применить – то он всегда окупался.
А веревка? А что веревка? Каждая ферма, каждое хозяйство, каждый военный отряд всегда имеет хоть кусок. До чего же простое снаряжение требовалось для этого сложного искусства причинения боли!
Эта боль сейчас доставалась Зашу. Тело подвешенного мужчины обвивал сложный веревочный комплекс. Веревка проходила под мышками, оплетала ладони, болезненно выворачивая пальцы; врезалась в грудь, раздражая соски; наконец, врезалась и в гениталии. Мужчина рыдал, отчаянно пытаясь не шевелиться, но чем больше старался, тем хуже у него получалось. В результате каждое, даже мельчайшее движение приносило новые страдания.
Но и это был еще не конец, потому что на площадь как раз вытаскивали кое-что еще – огромный котел с кухни резиденции. Что-то булькало внутри – огромный сосуд, предназначенный для того, чтоб варить суп на целую армию, был сейчас наполнен кипятком. Под ногами Зашу разводили очаг, кто-то потянул веревку, поднимая его тело еще выше, чтобы освободить место для котла с кипятком.
Теперь предателю пришлось задвигаться, поджать ноги, чтоб их не обжигал горячий пар, идущий снизу.
Кицунэ нехорошо улыбнулся.
– Хаяи! – зарыдал лысый асигару. – Друг, умоляю тебя!
Шомиё лишь поморщился.
– Молчи, стократно проклятый гад! – закричал он в ответ. – Ты предал меня, своего господина и весь свой отряд. Ты многократно покрыл себя позором! Заслуживаешь всего, что тебя ждет!
– Умоляю, Хаяи, я лишь хотел…
– Что ты хотел, чего добиться? Убить нашего господина Фукуро? Даймё жив и хорошо себя чувствует! Ваше нападение просто возвратило ему силы! У него их сейчас больше, чем за все прошлые годы. Но уничтожения Дома Спокойствия и похищения господина Конэко мы не простим! – Он выговорился и вздохнул, слегка успокоившись. – Ладно, Зашу, так и быть… мы сражались с тобой плечом к плечу… я выслушаю тебя… из уважения к пролитой крови!
– Хаяи… я делал это… она сказала так… для блага Ниппона!
– Ниппона?!
– Госпожа Тишина, она, о ней говорю! – рыдал лысый, поджимая ноги. – Она сказала, что мангуты захватят нас… все завоюют! И реку, и Дом Спокойствия… все острова! Весь архипелаг… нашу родину… но сказала, что есть возможность… что она спасет нас, и Змей, и клан Нагата, и другие кланы! И великих даймё, и последних крестьян! Что знает как! Только… только мы должны…
– Предать своих товарищей и братьев, да, мы это уже знаем!
– Господин Конэко!!! Это он… – Зашу болезненно кривился, стонал, испытывая острую боль. – Он ключ! «Когда мальчик будет у нас, справимся с мангутами!» Она так сказала!!!
– Ну ты и глупец! Поверил ей? Старой ведьме? Где, где господин Конэко? Куда они его забрали?
– Умоляю! Эта боль!..
– Говори, куда они забрали господина Конэко! Говори, и, клянусь тебе, я закончу твои мучения!
Лысый асигару сглотнул слезы, закашлялся. Его ноги закачались над горячим паром.
– «Домой», так она сказала! – крикнул он наконец. – «Заберем его домой»!!!
«Домой, – подумал Хаяи, – то есть в горы? В долины, на перевалы, в крепости, будто бы возведенные в глубине Хребта Змеи? И как же мы туда попадем? Мы всей армией не смогли даже Гнилой Лес пройти, а сейчас, когда от нее почти ничего не осталось, снова туда отправляться, чтоб спасти господина Конэко?»
Он вздохнул.
В общем, было не важно, возможно это или нет. Важными были обязанности перед даймё.
Кицунэ освободит наследника клана… или погибнет, пытаясь это сделать!
– Кицунэ… пощади! – рыдал все еще подвешенный Зашу. – Ты обещал!
Кицунэ взглянул на лысого асигару, висящего над наполненным кипятком котлом.
– Да, – ответил он. – Я обещал.
Его движение было почти неуловимым. Рука вырвала из ножен короткий танто – бросок! Лезвие перерезало веревку, на которой висел Зашу…
Мужчина закричал, с плеском падая в котел, а окружающие отпрыгнули, чтобы их не ошпарило брызгами. Больше никаких криков слышно не было, лишь в котле еще какое-то время что-то постукивало и переворачивалось.
Кицунэ, впрочем, не остался на месте казни, чтобы насладиться мучениями предателя. У него были свои обязанности.
Он повернулся и отправился к своему господину.
* * *
