Катана, хоть и в одноруком хвате, свистела, разрезая воздух. Атаки, выпады, уходы и финты – танец однорукого воина.
Клан живет столько, сколько сражаются его солдаты.
И тогда один из них вернулся.
Сперва, когда слуги заметили стоящего у ворот воина, не поверили глазам. Увидев грязного, в пыли и крови, мужчину, одетого в полуразбитые голубые доспехи, с бледным ребенком на руках, решили, что это какое-то проклятое видение, предвестник несчастий и катастроф.
Не видение это было, а Дух.
Но действительно – предвещал несчастье.
Кентаро сделал шаг вперед, очень тяжелый и медленный. Один, а за ним второй, третий и следующие. Перешагнул остатки Пасти Кита и с бледным, словно бы спящим ребенком на руках двинулся к главному зданию.
Слуги подбегали… и с ужасом смотрели на ребенка, которого нес Кентаро. Отступали и с потрясенными лицами отдавали поклон наследнику клана.
Дух медленно шел вперед, проходя мимо все новых погрустневших людей, людей, для которых мир в одну минуту рухнул, кончился. Потому что их миром был клан – а клан только что умер. Подбегали мужчины, женщины, дети… старые и молодые, слуги и воины. Подбегали и кланялись наследнику рода Нагата, а их лица не скрывали слез.
Чем ближе к главному зданию подходил Кентаро, тем труднее становился каждый шаг, а худенькое тельце господина Конэко – тяжелее. Эта дорога была трудней даже пути к скрытой крепости Змей, а потом – к вершине проклятой горы.
Он встал у входа, не в силах переступить порог.
Встал на колени, все еще обнимая ребенка.
– Господин мой! – закричал он в глубь здания. – Это я, твой верный Дух, Кентаро. Я прибыл и принес твоего потомка!
Кто-то растолкал толпу, окружающую усадьбу. Хаяи тут же узнал Кентаро, обрадовался, подбежал… и остановился на полушаге. Встал на колени. Как в знак уважения, так и от беспомощности.
Из темного проема показалась фигурка… госпожа Мэйко тоже выбежала, светясь от радости. И тоже замерла, завидев худенькое бледное тело в покрытых кровью врагов руках Кентаро. Ее лицо приобрело странное выражение. Глаза заслезились, и это были как слезы счастья, так и слезы горя.
Опустилась на колени, дрожа всем телом.
Все ждали даймё.
Владыка клана появился наконец. Нагата Фукуро шагал решительно, с силой, которой не демонстрировал уже долгие годы. Одетый в голубое кимоно, с веером за поясом, худощавый старик вышел на порог здания, готовый приветствовать сына.
Но когда увидел его, то сила, что только что распирала тело, покинула даймё.
Великий воин, военачальник в бесконечном числе битв, победитель сотен сражений оказался сейчас за один миг побежден врагом, которого невозможно повергнуть, – горем.
Губы его задрожали, ладони сжались в кулаки.
Но он был воином до самого конца, поэтому, в отличие от подданных, не уронил ни одной слезы. Лишь подошел к Кентаро, а тот поклонился, одновременно протягивая перед собой тельце господина Конэко, как если бы передавал своему господину меч.
– Сынок… – шепнул Фукуро дрожащим голосом, перехватывая тело, – таким ты ко мне вернулся?
Он обнял мальчика, крепко сжал и зашел внутрь здания, исчезнув в темноте.
Кентаро, все еще на коленях, не знал, что делать. Без приказа своего господина он был ничем. Выполнил задание, вернул наследника клана отцу… и все же потерпел неудачу. Снова неудачу!
– Встань, воин! – шепнул сзади Хаяи. – Мы должны сопровождать нашего даймё.
Кентаро с трудом поднялся, взглянул в исхудавшее лицо друга, потом перевел взгляд на Мэйко. Чувствовал, что заслуживает лишь презрения.
– Я не смог… – прошептал он.
– Ты сделал все, что нужно, – отрезал Кицунэ.
Они вошли внутрь здания, все еще пахнущего гарью, но уже понемногу восстанавливаемого.
Господин Фукуро внес Конэко в свои комнаты, уложил там сына в центре помещения. Зажег траурные желтые свечи, опустился на колени.
Вошел Кицунэ, за ним Мэйко и лишь последним – Дух. По обычаю уселись в углах зала. Горели свечи, неровный свет их дрожал, и казалось, что души предков явились в комнату, чтобы тоже попрощаться, а может быть, и поприветствовать в своем кругу господина Конэко.
– Как… как он погиб? – спросил наконец даймё.
– Умер, спасая твою жизнь, господин, – ответил Дух.
– Мою жизнь?!
– Господин Конэко… его болезни, страдания… он был Немертвым. Боги предназначили его лишь для одного: чтобы он отдал свою жизнь за спасение кого-то другого. Именно этого и хотели от него Змеи. Но он был сильнее их. И умнее. И когда пришел час выбора, он сделал правильный выбор. Выбрал тебя, господин. Выбрал клан.
Эти последние слова, хотя и должны были стать утешением, оказались последней соломинкой, которая сломала шею Фукуро.
– Ты… – его голос дрожал, – ты разговаривал с ним там… прежде чем он ушел?
– Да, господин. Он любил тебя до самого конца. Понимал… знал, что такое долг.
– Долг… долг! Его долгом было возглавить клан! А твоим – привести его сюда… живым!
– Господин… – Слезы покатились по лицу Духа. Чтобы это скрыть, он низко поклонился, коснувшись лбом пола. – Господин… скажи только слово, и я с радостью лишу себя жизни!
Тишина стояла долго, очень долго. Бледное лицо Конэко казалось почти белым в свете свечей. Нагата Фукуро дрожал, как в лихорадке.
– Кицунэ! Принеси мне мой меч и мой танто, – приказал он решительно.
Хаяи заколебался, но лишь на мгновение.
Если такова была воля его господина, он, верный шомиё, обязан был ее выполнить. Даже если она касалась его друга. Он встал и подошел к столику, на котором стояла стойка с мечами, а рядом сине-голубые доспехи даймё. Он поднял стойку и медленно подошел к своему господину. Поклонился, поставив стойку со сложенными на ней клинками по правую руку своего господина. Сам опустился на колени слева.
Мэйко зарыдала. Смотрела то на своего господина, то на склонившегося в глубоком поклоне Кентаро. Но не могла сказать ни единого слова. Не могла противиться воле своего господина, а если бы сделала это – была бы следующей в очереди под сталь.
– Подойди, Дух! – приказал Фукуро.
Кентаро медленно встал. Подошел к даймё, но из его глаз уже не текли слезы. Дух был готов к тому, что должно произойти. Он был даже рад осознавать, что вот и конец трудного пути.
Наконец-то он был в чем-то уверен. Наконец-то цель была ясна.
На этот раз он не мог подвести, даже если бы захотел.
Опустился на колени перед господином Нагатой.
– Я готов, мой даймё, – прошептал он. – Я готов. И благодарен. Служба тебе, мой господин, была честью!
