Было очевидно, что Люмину не все равно. Он беспокоился обо мне, даже о Ситали, но больше всего о своем народе. Он понятия не имел, с кем ведет переговоры или что я действительно охочусь за короной лунного света.
В этот момент что-то изменилось. Киран был моим другом, когда у него выпадала возможность, когда это было безопасно. Но каково это – иметь настоящего друга, с которым можно оставаться собой? Друга, которому можно довериться независимо от того, есть ли кто-то рядом?
Что, если довериться Келуму означало не подвергнуться опасности, а обрести свободу? Что, если это сблизило нас и теперь он доверится мне – расскажет что-то, что никто другой не знает? Возможно… что-то о короне.
Если я хотела этого, мне нужно было заслужить доверие Люмина, шагнув в неизвестность.
– Почему она думает, что он способен на такую жестокость?
Сосредоточившись на буханке, я оторвала еще один кусочек, раздумывая, что ему сказать.
Он подвинул подушку, чтобы сесть рядом со мной, и нежно убрал мои волосы с шеи.
– Это он сделал?
Что сделает отец, узнай Келум правду?
Я промолчала. Мгновение я проклинала навернувшиеся на глаза слезы, прежде чем сумела взять себя в руки.
– Он любил мою мать, – сказала я срывающимся голосом. Я прочистила горло и сделала глоток воды. – Он любил ее так сильно. Помню, когда я была совсем малышкой, отец всегда говорил, что она воплощение Сол. Что она его свет, прогоняющий тьму.
– Что с ней случилось?
– Она умерла, когда мне было семь. В ту ночь она попыталась уйти от него.
Я закрыла глаза. Как сейчас я ясно видела лопнувшие кровеносные сосуды в ее глазах. Вспомнила тяжесть ее безвольного тела, когда пыталась оторвать ее от алтарного камня, чтобы Сол не успела сжечь ее или, может быть, чтобы богиня сожгла меня вместе с ней.
Сарик оторвал меня от мертвого тела матери и обнял. Жрец поглаживал меня по голове, напевая тихую колыбельную, которую мама пела каждый вечер, прежде чем уложить меня в постель.
Добрый, любящий Сарик с золотым сердцем и неисчерпаемым терпением.
– После смерти мамы отец часто менял жен. Совсем недавно его восьмая супруга перешла в загробную жизнь. На самом деле отец объявил о нашем скором отъезде в вечер после ее ухода.
– Ухода? – тихо спросил Келум.
– Когда мы умираем, Атон использует свою силу, чтобы приблизить Сол к земле. Она фокусирует свое тепло на умершем и забирает все его хорошие, приемлемые части. Остаются только пепел, кости и то, что богиня солнца не пожелала взять. Дух покидает этот мир, и Сол вводит его в загробную жизнь. Именно души умерших разжигают огонь Сол.
Келум сидел тихо и неподвижно.
– Зачем ты мне все это рассказала? Ведь ты могла бы солгать.
Сначала опустив взгляд, я все же посмотрела на Люмина:
– Мне кажется, у тебя доброе и чистое сердце. Твой народ любит тебя. Как и твои мать и брат. Я просто хотела, чтобы ты знал, кого собираешься брать в жены. Не важно – выберешь ты Ситали или меня.
Келум провел ладонью по губам и замер, так и не опустив руку.
Реальная история моей семьи лишила его дара речи. Не то чтобы я этого не ожидала.
– Неудивительно, что между тобой и сестрами такая вражда…
Я попыталась улыбнуться, сделала еще один глоток воды и сказала:
– Сестры и я, как красивые стеклянные бусины, нанизанные на общую нить родословной. Каждая из нас соприкасается с другой, и от таких соприкосновений остаются шрамы. В конце концов одна из нас полностью сломается.
Келум прикусил нижнюю губу и глубоко вздохнул.
– Когда ты задашь тот же вопрос Ситали, она скажет, что моя мать виновата в смерти ее матери. По крайней мере, ты уже будешь знать мою правду. Она скорее обвинит мою мать и соответственно меня, чем примет то, что произошло на самом деле. Множество целителей и жрецов пытались спасти ее мать. Никто не смог. Но большинство из них все еще живы – включая Сарика.
– Я верю тебе, Нур, – тихо сказал Келум. – Мне не нужны дополнительные доказательства.
Я откусила кусочек фрукта, который он принес. Тот оказался терпким и сочным. Очень терпким. Даже не желая, я поморщилась.
Келум рассмеялся.
– Возможно, у него специфический вкус.
– Очень специфический, – поддразнила я, потянувшись за стаканом с водой.
Келум снова замолчал. У меня скрутило живот, когда я поняла, о чем еще он может спросить.
– Уверен, история твоей семьи повлияла на твое отношение к любви, – начал он.
– Любовь… – невесело усмехнулась я. Любовь стала причиной смерти моей матери и дала мне больше синяков и ран, чем я могла бы сосчитать. – Если то, что я видела, и есть любовь. Она подобна пламени, огню Сол. Любовь сжигает и поглощает, пока не останется только пепел.
Я повернула голову к Келуму, обхватив руками свои теперь уже согнутые колени.
– Знаешь, чего я больше всего боюсь?
– Чего, Нур? – тихо спросил он.
– Что от меня останется только пепел, когда я чувствую, что мне суждено стать пламенем.
В этот момент корабль сотряс грохот. Встревоженная, я оперлась руками о доски и посмотрела на Келума, который казался совершенно спокойным. Он склонил голову набок, совершенно не обращая внимания на гулкий шум. Но я слышала его, чувствовала.
– Что это было? – спросила я, широко раскрыв глаза.
Келум рассмеялся:
– Ты никогда не слышала грома?
– Гром?
– Это же твое первое путешествие в сумеречные земли, – охнул он. – Речные путешественники называют это серое место «штормовой участок».
Я покачала головой:
– Сол не позволяет ветрам окутывать ее облаками.
– Ты никогда не видела дождя? – воскликнул Келум.
Я начала чувствовать себя неловко.
– Ну, я читала об этом…
Келум встал и протянул мне руку:
– Позволь мне показать тебе.
Я вложила свою ладонь в его, и мы вышли из каюты. Еще один раскат грома прокатился по небу, звуча, как неровные колеса повозки по мощеной дороге. Капля воды упала на палубу у моих ног. За ней последовала еще одна. И еще.
Земля пахла по-другому.
Она пахла жизнью, даже если выглядела пустынной и бесцветной.
– Удивительно, что с тех пор, как мы здесь, не было ни одного шторма. Говорят, что временами они бывают довольно суровыми.
– Почему штормы образуются именно здесь? А в Люмине они есть? – спросила я, наблюдая, как капли воды падают на мои вытянутые руки, чувствуя их влагу на волосах и платье.
