– Я позабочусь об этом, Келум.
Она бросилась через зал. При виде этого меня охватило чувство вины. Я остановилась и развернулась, чтобы побежать за ней.
– Я должна пойти и проверить, как он.
– О Сарике хорошо позаботятся, Нур. Я обещаю. Честно говоря, он отвел меня в сторону и настоял, чтобы я показал тебе луну, как только корабль пришвартуется.
Конечно, Сарик так и сделал.
– Тогда я навещу его чуть позже.
Келум кивнул:
– К тому времени он как раз устроится. Больше всего ему сейчас нужны теплая постель и крепкий сон.
– Теплая?
– В его комнате будет камин.
– Спасибо, Келум. Он… он много значит для меня. Больше, чем многие могут предположить.
Люмин вопросительно взглянул на меня, но я не стала вдаваться в подробности. Казалось, книга в моем кармане становилась тяжелее с каждым шагом.
Лестничная площадка десятого этажа была вымощена той же блестящей плиткой, что и все этажи в Доме Луны, отражая повсюду бледный свет Люмоса. На этом этаже было только две двери. Келум указал на ту, что была справа:
– Здесь моя комната.
Он открыл противоположную дверь и жестом пригласил меня войти. У входа стоял богато украшенный стол из серебра и мрамора.
Слева расположились огромные, сделанные из одинаковой стеклянной плитки ванна и умывальник. Здесь не было дверей, стен или перегородок, только просторная комната, разделенная на отдельные зоны для умывания, сна и работы. Балкон тянулся по всей длине помещения с трех сторон. Бледные занавески, мало чем отличающиеся от тех, что были в моих комнатах дома, трепетали на прохладном ветру, который проникал в каждый уголок.
Кровать, обтянутая свежим серебристо-голубым шелком, была достаточно большой, чтобы вместить десять человек. Она одиноко стояла у самой дальней внешней стены. Рядом стоял шкаф из такого же светлого дерева, способный вместить одежду тех десяти человек, что поместились бы на кровати.
Справа от нас расположились высокие полки, заполненные книгами, а также того же цвета стол с пером, пергаментом и чернилами, уже разложенными на его гладкой поверхности.
– Тебе нравится? – спросил Келум.
Я приподняла брови:
– Комната просто прекрасна.
Она была совершенной, идеальной и даже больше, чем то и другое, вместе взятое.
Плечи Келума расслабились как раз перед тем, как с лестничной площадки донесся шум.
– Твои вещи, – объяснил он, махнув рукой тем, кто нес три тяжелых сундука.
Пока Келум, остановившись у шкафа, указывал, где разместить сундуки, я направилась к балкону. Люмос поднялся еще выше в небо. Казалось, мы могли посмотреть друг другу в глаза. С любопытством и осторожностью. Его темные и светлые черты, как и шрамы, теперь было легче разглядеть.
Что же с тобой случилось? Почему ты покрыт шрамами?
Сзади послышались шаги. Я повернулась, держа Люмоса в поле зрения, и посмотрела на Келума. Он ткнул большим пальцем в сторону моей комнаты:
– Я оставлю тебя, но буду рядом на случай, если понадоблюсь.
– Спасибо, Келум, – сказала я ему. – За все.
Мы обязательно поговорим, но не сейчас.
Мне нужно было увидеть, что такого важного написано в этой книге, раз мой отец так старательно ее прятал. Отец всегда держал эту книгу при себе, хотя мог оставить ее в Гелиосе или в своих покоях в сумеречных землях. Я так хотела это знать, что даже отважилась ее украсть, рискуя навлечь гнев Атона на всех, кто мне помог.
Рука Люмина скользнула по моей руке. От этого прикосновения мурашки побежали по моей коже.
Крыло моего феникса потянулось к нему, коснувшись внутренней части моего живота, но Келум уже ушел.
Услышав, как за ним закрылась дверь, я присела на край мягкой кушетки и вытащила книгу, тяжесть которой теперь ощущалась в моих руках и давила на плечи.
20
– Люмос, – тихо сказала я, глядя на бога ночи. – Сол послала меня украсть это у отца. Только ты можешь проявить чернила, которыми написана эта книга. Я умоляю тебя, покажи мне, что богиня солнца написала на этих страницах.
Тяжело сглотнув, я откинула переплет и подождала, пока Люмос осветит первый кусок пергамента. В сумеречных землях страницы выглядели пустыми, но при свете Люмоса начали проявляться части бледно-голубых слов. Они гасли и снова вспыхивали, пока завитки не соединились с завитками.
Слезы навернулись мне на глаза, когда я поняла, что написанное принадлежит не руке моего отца.
Я крепче вцепилась в кожу переплета, мое сердце бешено колотилось. Оно горело.
– Это написала моя мать? – ахнула я.
Отправилась ли она в Люмину, чтобы написать это, или свет Сол тоже был способен проявить чернила?
Я глубоко вздохнула и начала читать.
Когда Скульптор высек Сол из скалы творения, он бросил один взгляд на ее сердце и увидел, что оно наполнено огнем и пламенем, теплом и гневом. Он поджег ее и повесил в кромешной тьме. Ее целью было пролить свет на темный мир, который он представлял, но еще не создал.
Ее целью было гореть.
Он высек ее равную противоположность – Люмоса, чье сердце было холодным и спокойным, чтобы править ночью. Люмос не горел. Скульптор вложил в его сердце безмятежный свет, достаточно яркий, чтобы смягчить тьму. Люмос был мирным, надежным и уверенным.
Его целью было успокоить.
Наконец, из камня творения Скульптор высек темный мир, который представлял в своей голове. Он научил Сол двигаться, вращаться вокруг этого мира. Так ее цель изменилась. Она все еще должна была гореть, но только для тех, кому Скульптор подарит свой темный мир. Она должна была гореть для них, охранять, направлять и любить их.
После этого пришел в движение Люмос. Он, как и Сол, вращался вокруг темного мира, но в другом направлении. Поскольку богиня должна была гореть для людей, новой целью Люмоса было остудить этих существ. Поощрять покой и мир, потому что он охранял, направлял и любил их.
Скульптор подул на темный мир, и из тумана его дыхания на песок полились духи. Это были души людей. Половину своих творений Скульптор отдал Люмосу, а другую половину – Сол.
Люмос любил свой народ. Он сиял, чтобы они могли наслаждаться покоем и тишиной.
Сол любила свой народ не меньше. Она сияла, чтобы ее люди могли процветать и размножаться.
На протяжении тысячелетий в этом месте царил мир. Приятное однообразие. Пока однажды Люмосу не стало скучно и он не ускорил свой бег по небу. Бог ночи увидел Сол, богиню дня, и сразу же влюбился. Он последовал за ней по небосклону.
