Монсегюр на горе Кассино был для «совершенных» святым местом. Они перестроили замок, получив разрешение его хозяина Рамона де Перелья, сделав его пятиугольным. Стены и амбразуры Монсегюра были строго ориентированы по сторонам света, поэтому «совершенные» могли вычислять дни солнцестояния.
Архитектура замка производит странное впечатление. Многие сравнивают его с кораблем, и замок действительно по форме напоминает корабль. Есть даже легенда о том, что это настоящий Ноев ковчег, замаскированный под замок! О нем написано множество научных трудов и художественных книг, но секреты замка не разгаданы до сих пор.
Защитники Монсегюра были сожжены крестоносцами все до одного. Почти никто не отрекся. Были и те, кто принял посвящение непосредственно перед казнью. Всего было сожжено 215 человек.
Сейчас здесь установлен скромный памятник, а поле назвали Полем Сожженных. Имена погибших известны, они написаны на листках в музее, который сейчас находится в замке.
В августе 1964 года спелеологи обнаружили на одной из стен замка какие-то значки, насечки и чертеж. Он оказался планом подземного хода, идущего от подножия стены к ущелью. Затем был открыт и сам ход, в котором нашли скелеты с алебардами, но не удалось установить, кем были люди, погибшие в подземелье. Под фундаментом стены исследователи обнаружили несколько интересных предметов с нанесенными на них катарскими символами.
На пряжках и пуговицах была изображена пчела. Для «совершенных» она символизировала тайну оплодотворения без физического контакта. Была также найдена странная свинцовая пластина длиной 40 сантиметров, сложенная пятиугольником, который считался отличительным знаком апостолов «совершенных». Катары не признавали латинский крест и обожествляли пятиугольник – символ рассеивания, распыления материи, человеческого тела (вот, видимо, откуда пятиугольное строение Монсегюра).
Известный французский специалист по катарам Фернан Ньель считал, что в самом замке «был заложен ключ к обрядам, тайна, которую «совершенные» унесли с собой в могилу».
До сих пор есть немало энтузиастов, которые ищут в окрестностях и на самой горе Кассино зарытые клады, золото и драгоценности катаров.
Разрушенные башни катарских замков на верхушках скал посреди равнин показались мне антеннами, направленными в небо, есть какая-то мистическая организованность в их устройстве и расположении. Только вот сигналов никто не принимает уже много веков, связи с небом больше нет…
В третью неделю мая
Не бойся. Наша судьба не может быть отнята у нас. Это дар.
Данте Алигьери
День близился к закату, и пора было отправляться домой. Окажись я в этих местах случайно, как и многие другие неподготовленные путешественники, возможно, и я бы пожала плечами: ну одна руина, ну другая.
Но к этой поездке я уже много знала о катарах, поэтому тихо сидела в машине, вновь переживая увиденное: одно дело читать в книгах и совсем другое оказаться в этом месте.
Ничего подобного я не видела в своей жизни: руины замков, словно вырастающие из скал, с огромной высоты смотрят на долину и небольшие деревни внизу.
– Я обещал сюрприз, – сказал граф.
Все ближе подступали Пиренеи, все ниже опускалось солнце. Мне показалось, что впереди выросла скала с зубцами на вершине, но чем ближе мы подъезжали, тем четче вырисовывались башни и зубчатые стены замка, который словно создала сама природа, вылепив солнцем и ветром серые зубцы того же цвета, что и сама скала.
Неширокая дорога вела наверх, к замку на самой вершине. Внизу открывались панорамы долины с зелеными лугами и рощами, с одной стороны были четко расчерчены виноградники, с другой – возвышались горы, а здесь, наверху, были только скалы, тяжелые серые камни и небо казалось очень низким, словно до него можно дотронуться рукой.
Последнюю, самую тяжелую часть дороги – крутые лестницы – я прошла одна. Ненавижу подниматься на такие вершины, тем более устав после долгого дня в руинах не менее высоко забравшихся замков. Но отказываться было неудобно, зачем-то граф привез меня сюда, оставив этот замок напоследок.
Казалось, что крутые лестницы ведут в небо.
Я поднялась в зал донжона, окруженный со всех сторон старинными каменными стенами, поддерживаемый колонной, в бойницы проникали лучи заходящего солнца, и в теплом вечернем свете серый камень становился коричневым и теплым.
Тишина словно коконом закрыла скалу, грело вечернее солнце. Внизу уже ложились длинные тени, а здесь солнце еще гладило лучами древние руины.
В других замках я слушала истории, проникалась моментом, а здесь были только я, руины, небо и уходящий день. Что-то особенное, что не выразишь словами, окутывало и меня, и гору, и замок, забирая усталость и наполняя восторгом – вот сейчас на моих глазах осязаемо заканчивается день, уходит солнце и все меняется.
Сказать, что я вздрогнула, – значит не сказать ничего. Уже почти спустившись с крутых лестниц, я наткнулась на седого старика с крепкой палкой в руках, на которую он опирался, смотря вдаль. Палка была совсем не тростью, а толстой, с обрубленными сучками веткой какого-то хвойного дерева.
Я чудом не завопила, готовая поверить в материализацию духа просветленного катара, а старик кивнул как-то очень обстоятельно и даже одобрительно и сказал:
– Керибюс – это последний замок.
– Последний в каком смысле?
– Не Монсегюр.
– Я не поняла… в смысле последний?
Старик указал палкой в темнеющее небо:
– Прошло двенадцать лет, прежде чем пал последний замок катаров. Монсегюр был уничтожен в 1243 году, Керибюс – лишь в 1255-м. Здесь служил Жильябер де Кастр, епископ Тулузы, один из последних «Совершенных». Замок охранял рыцарь Шабер де Барбайра. Двенадцать лет хранили они веру после падения Монсегюра.
Замок Керибюс
Зал замка Керибюс
– Salut, Nicolas, ça va? – Из-за поворота вышел граф, и я выдохнула. А то ходят тут привидения, палками машут, истории какие-то рассказывают.
– Michel! – заулыбался старик, и они обнялись и расцеловались в обе щеки.
– Это замок Керибюс, вы так резво рванули вверх, что я не успел ничего рассказать, а я туда уже не заползу, – сказал граф.
– Так я ей и рассказываю, – взмахнул рукой месье Николя и вежливо наклонил голову, словно впервые меня увидев: – Мадам!
