Нужно будет вернуться сюда до ночи, придушить и сожрать зайчат. Ей было жаль детенышей, но без матери им в любом случае не выжить. Если их не сожрет она, это сделает кто-то другой.
Когда Нуо вернулась в Нижнюю Пещеру, Аньли уже подготовили к казни змеей: ее голые ноги были раздвинуты и зажаты в капканы. Напротив клетки стояли Биюй и Тин, в руках Биюй держала охотничий нож. Аньли улыбалась и казалась очень спокойной. Японец смотрел на нее неотрывно, как преданная собака, – и по-собачьи же, часто-часто, дышал. На всю пещеру от него воняло любовью и страхом.
Нуо с поклоном протянула сестрам кувшин.
– А, молоко… – рассеянно бросила Тин. – Уже не надо. Мы со средней сестрой передумали. Аньли не заслуживает казни змеей. Она заслуживает казнь кровью. Кровь решает все, – Тин выплеснула молоко на каменный пол и вернула Нуо кувшин. – Помой его в источнике, милая.
– И руки заодно вымой, – поморщилась средняя. – Они у тебя все в заячьей крови, молоке и моче. Ой, и халат испачкан. Как хорошо, Нуо, что ты не надела красивое платье – а то и его бы заляпала.
Нуо почувствовала, как кровь прилила к лицу. Кровь решает все. Она стиснула кувшин липкими от молока и крови пальцами и погрузила его в пузырящуюся, обжигающую воду источника.
– Ты зря позволяешь им себя унижать, Нуо, – сказала Аньли.
– Нуо чтит традиции стаи, – возразила Тин. – Младшие ублажают старших. Мы все чтим традиции. – Она повернулась к средней сестре. – Ублажи-ка нашу старшую, дорогая.
Биюй поклонилась Тин, потом развернулась к клетке, поклонилась Аньли – и, резко просунув между бамбуковых прутьев руку с ножом, вонзила лезвие сестре в живот по самую рукоять. Аньли оскалилась и издала такой же тонкий, ноющий звук, как та кормящая зайчиха, которую Нуо напрасно убила.
– Чего стоишь? Подставляй кувшин, младшая, – скомандовала Биюй.
Нуо просунула дрожащую руку с кувшином через решетку и прислонила к ране Аньли; в кувшин закапала кровь. Она ожидала, что страдания отступницы доставят ей удовольствие, но вместо этого почувствовала ноющую боль в животе. Глаза Аньли порыжели и застыли в мучительной потуге начатого, но незавершенного перехода, и Нуо отвела взгляд, чтобы самой не опозориться, не совершить бесконтрольный и неуместный сейчас переход.
– Нам всем сейчас тяжело, – с наигранным сожалением вздохнула Тин. – Ведь мы чувствуем боль нашей старшей сестры через нашу общую кровь. Но что поделаешь. Предательство должно быть наказано. Разве что… – она повернулась к японцу, – …ты снова сделаешь для нас вакцину взамен украденной. И много. Нам нужно много.
– Отпустите ее, и я сделаю что угодно! – хрипло сказал японец.
– Так не пойдет, Ояма-сан. Сначала ты даешь нам вакцину – потом мы даем ей свободу.
– Но на изготовление вакцины нужно время! Она столько не выдержит!
– Она выдержит. Такие, как мы и она, способны вытерпеть многое – и умеют терпеть очень долго, тебе ли не знать? Она умрет от потери крови, только если мы не будем давать ее ране зажить. Но мы будем, – она кивнула Биюй.
Та вытащила из живота Аньли нож, и струйка крови, стекавшая в кувшин, мгновенно иссякла.
– Рана будет затягиваться, но мы будем ранить снова и снова…
Тин забрала охотничий нож у средней сестры и ударила Аньли в живот – в то место, где уже наметился розоватый рубец. Нуо подставила кувшин.
– …а ты будешь смотреть, Ояма-сан.
Он опустился перед Тин на колени:
– Прекратите! Я все сделаю, я все сделаю…
– Прекратим, когда получим вакцину.
– Не слушай… их… самурай, – прошептала Аньли.
Слова давались ей тяжело, она как будто выдавливала их из себя, и с каждым словом в кувшин, который держала Нуо, выплескивалась щедрая порция крови, и эта кровь говорила гораздо громче, чем слабеющий голос сестры:
– …если дать им… то, что они хотят… они меня… не отпустят… казнь… не будет отменена… настаивай… на своем…
– Остановите казнь, и я сделаю для вас сколько угодно вакцины, клянусь. Даю вам слово самурая!
– Нам недостаточно слова. Встань на колени и проси милосердия! – приказала Тин.
Ояма грохнулся на колени; его цепи ударились о каменный пол и на секунду словно бы рассыпались, раздробились мелкими осколками эха, а потом сковали его, коленопреклоненного, снова:
– Я умоляю о милосердии. Пощадите ее!
Тин медленно вытянула нож из живота Аньли, облизнулась, как хищник, идущий по кровавому следу, и сказала мечтательно:
– И они ее пощадили, а самурай изготовил для них волшебное средство для продолжения рода, и жили они долго и счастливо… таким тебе видится финал этой сказки, да, самурай?
Он резко кивнул – и застыл со склоненной головой, демонстрируя безоговорочную покорность. Тин наклонилась к нему и поцеловала, размазав по его губам и подбородку багровую, цвета сырого мяса, помаду:
– Сказки со счастливым концом появились не так давно. Наша сказка слишком древняя и кровожадная, самурай. В ней нет места милосердию.
Она снова всадила нож в рану.
– Род все равно не продолжится… – едва слышно сказала Аньли. – Вакцина… убивает именно зверя… человек выживает…
– Тебе трудно говорить, сестра, – Тин выпустила рукоять ножа, торчавшую из живота Аньли, заботливо погладила ее по голове и вернула руку на прежнее место, нарочно надавив на рукоять. – Твои мысли путаются. Постарайся сейчас молчать.
– Нет! Пускай она объяснит! – вмешалась Нуо. – Что ты там бормочешь про вакцину и человека, отступница?
– Ты всегда была… моей любимой сестрой, Нуо… ты заботишься о стае… думаешь о традициях… не то что они… От вакцины ваши дети… станут просто людьми… Это ли… не позор?
– Это позор, – согласилась Нуо. – Уж лучше мы просто вымрем.
– Идиотка, – оскалилась Биюй. – Хорошо, что ты младшая и ничего не решаешь. Лично я не собираюсь вымирать. Я хочу рожать детенышей. Кормить их грудью. Петь им колыбельную. А не вытравливать их в зародыше ядовитыми травами.
– Сделай нам вакцину, Ояма, – кивнула Тин.
Она повернула нож в животе сестры – три неспешных движения против часовой стрелки, – и отступница захлебнулась визгливым, отчаянным лисьим смехом и кровью. Нуо заскулила, зажмурилась, выронила кувшин и сделала переход – одновременно с отступницей.
Они стояли по обе стороны решетки, две треххвостые лисы. Та, что в клетке, – с зажатыми в капканах задними лапами, в луже крови. Другая – нелепо высовывая нос из-под влажного, воняющего падалью халата, который не успела скинуть до перехода.
– Удивительно, как можно настолько не контролировать свое тело? – Биюй сдернула с нее халат, отшвырнула в сторону и брезгливо обтерла руку о подол. – Хорошо, что мы не разрешили ей надеть платье из тонкого шелка, оно бы сейчас порвалось.
