- Но нас всегда учили...
- Меня тоже, - смущенно ответила я, глядя на девушку с точно такими же чувствами, что были написаны у неё на лице. Гнев погас, оставляя после себя лишь большое чувство неловкости. - Бабушка всю жизнь учила меня знать своё место. Не прекословить, не возмущаться… но в то же время хранить в себе правду.
Вздохнув, я посмотрела на Марью.
- Моя бабушка - травница, верит, что лес - он живой и состоит не только из деревьев да кустарников. В лесу каждая травинка, каждая животинка к чему -то, не просто так: начнут как селяне, к примеру, рубить без разбору деревья, беспокоя лесных жителей, а уже на следующий год охотники жалуются, что нет ни дичи, ни зайца... А ещё через год уже и шубу справить богатому селянину не выходит - и едет богач с золотом в город искать меха на базаре.
- Так что же получается, - не поверила Марья. - Теперь в лесу и дерева тронуть нельзя, так что ли?
- Почему же нельзя? - пожала я плечами. - Можно... да только не всякое дерево. Но тут соль в ином: в лесу всё друг от друга зависит: не будет травы - не будет зайца; не будет зайца - не будет волка, а не будет волка, так зараза из леса и до села дойдет, травя скотинушку в хлевах. Понимаешь?
- Все важны? - неуверенно кивнула Марья.
- Получается, что так.
- Так то оно так, да только мы не в лесу живём, - горько усмехнулась молодая служанка. - В лесу стаи волков не будут гоняться за одним зайцем, убежавшим от медведя.
- Медведи не охотятся на зайцев, - возразила я, на что Марья снова усмехнулась.
- Так то в лесу...
Выжидающе и молча, мы смотрели друг на друга.
- Брат у меня старший был, - медленно, словно нехотя, начала свой рассказ Марья. - Сильный, красивый - все девки в округе заглядывались. Кузнец к тому же умелый - хочешь, цветок тебе железный выкует, а хочешь - и повозку смастерит, да такую, что будешь в ней мчаться по дорогам сельским, неровным, да ни чувствовать ни ям, ни ухабов.
Вытерев набежавшие слезы, Марья продолжила.
- Встретил мой Иван девушку - добрую, милую...Из купеческих - да не шибко богатых. У купца - то дочерей целый выводок, не считая сыновей - на всех приданного не напасешься, а потому сговорился он с нашим Ваней, что отдаст за него Аксинью; да посчитай обобрал моего брата, потребовав прежде смастерить ему с десяток повозок для товара... Ваня день и ночь трудился, лишь изредка заглядывая к невесте... А девица - то от любви брата моего расцвела, похорошела. Тут- то и приметил её столичный проверяющий... Уговорил он отца Аксиньи слово, данное кузнецу, нарушить - и увёз невесту Вани в столицу. Да не женился на ней - в стыде держал... а как узнал, что она уже давно от брата моего тяжелая, так озверел… воинов своих прислал -те брата моего без суда, без свидетелей мечами порубили и в кузнице полыхающей оставили.
Девушка, приподняв немного юбку, показала страшные старые ожоги на коже -такие ни травами, не заговорами не вылечишь...
- Марья... - протянула я ошарашено.
Служанка кивнула.
- Вытащила я брата из горящей кузницы, только всё равно поздно было - тело спасла я, не жизнь...
- А девушка?
- Аксинья, как узнала о смерти любимого, повеситься пыталась - ирод вовремя вернувшись домой, вытащил невесту моего брата из петли... Она ведь любили друг друга очень... Аксинья потом говорила, что не в себе была -ведь не только свою душу сгубить хотела, но и жизнь невинную. - Марья тяжело вздохнула. - Столичному - то ироду девка неживая тоже не очень- то по вкусу пришлась: погасла она, красоту растеряла... Не вырывалась больше, не сверкала очами в гневе... Аксинья потом рассказывала, что он пару дней её попугал - а потом рукой махнул: отдал на потеху своей солдатне, а уже после, через недельку, за ворота выкинул - в канаву дорожную.
Зажав руку у рта, я недоверчиво смотрела на Марью.
- И? Она выжила?
Девушка загадочно улыбнулась.
- Аксинья рассказывала, что лежала она в яме придорожной - грязная не от земли и глины, к сарафану налипнувшей, а от другой грязи - что внутри неё была... Боль изъедала её тело, травила её душу... Да только почувствовала она, как кто - то осторожно поднимает её, слова шепчет нежные. Брат мой ей привиделся. Просил Иван дитя любви их сохранить, да выносить, да жизнь дать... Аксинья сказывала, что не помнит, как добралась до родных мест - а ведь путь из столицы в наши края не скорый, даже на лошадях не один день займёт, а уж если пешком, так посчитай, и всю неделю иди придётся. Да всё равно, добралась она до нашего дома, свои - то её даже на порог не пустили, девкой нечистой обозвав, и только тогда слегла...
Мы с матушкой за ней переменно ухаживали, да только не поднялась она больше. Всё братом бредила, да дочку просила Даринушкой назвать, а её, когда придёт время, сходить возле Ванечки...
Марья всплакнула, добавив:
- Едва дочку родила, отошла душа её от тела. Мы с матушкой выполнили всё в точности, как велела Аксинья: и дочку Дариной назвали, и сестрицу мою названную в землю возле брата положили. Теперича они уж навсегда вместе. А Дарина бойкой девочкой растёт, вся в брата пошла... Матушка о ней дома заботится, а я вот… серебро для них зарабатываю.
И смахнув последние слезы, служанка моя добавила:
- И не рассказывала бы я тебе этого, Лия, да только ты как моя невестка -невинная, чистая душа. Она ведь как ты считала... умирая, просила передать дочке своё материнское наставление, что вольные мы души - всегда вольные, пока сами в рабы себя не запишем. Так- то...
- А ты что, не согласна с ней? - спросила я возмущенно.
Марья сверкнула темными очами.
- Согласие - то разным может быть... Это ведь не я еду сейчас с драконами, да делю шатёр с одним из них.
Внутри меня поднялось какое - то странное чувство: даже не обиды - гнева. Хотя права была Марья, да и сама я просила госпожой меня не звать.
Погрузившись в тёплую, душистую от трав воду, я размышляла над словами девушки и горькой историей её брата. Только.... Вода ли теплая так подействовала, травы ли целебные моё сердечко глупое успокоили, только я своему дракону верила. Пусть и не говорил он мне всей правды, пусть умалчивал о чем - то важном, но... Душа моя к нему тянулись, не чувствуя ни зла, ни обмана.
Глупая, наивная моя душа! Но, видать, такой уродилась - не могла я больше свою обиду пестовать, не замечая того, как сильно изменился Дракон.
Тронул он меня в ту ночь как девку продажную - правда это, - тронул... а после ещё и злато сулил в обмен на свою ласку. Да только еду я сейчас с ним по его воле, в его полной власти - но не прикасается ко мне он больше. Хочет - его страсть я как свою чую, но сдерживается.
Марья, поди, сказала бы, что всё дело в дороге - да только я тоже уже не невинная душа - у Мег за год чего только не насмотришься. Мужики, когда им надо, на антураж не смотрят... Да и Дракон, в первый раз, не в почивальне княжеской меня взял.
