— А-а-а…
Смотрю на свое обручальное кольцо.
— На некоторые медицинские процедуры требовалось разрешение близкого родственника, — вздыхает Богдан. — Или мужа. Пришлось им стать.
— Так, подожди. Но ведь у меня есть мама, есть сестра.
— Все думают, что ты умерла.
— То есть? — не понимаю я.
— Я не знаю кто и зачем покушался на твою жизнь. Решил, что лучше будет если все будут считать тебя мертвой. Через два дня после того вечера в Черном море разбился самолет, летевший в Египет. Я подергал кое-какие ниточки, и ты оказалась в списке пассажиров.
Чувствую, как мое сердце начинает неистово биться. Во рту мгновенно пересыхает настолько, что трудно говорить.
— Сейчас принесу воды, — говорит Богдан.
— Ты сказал моей маме…
— Я не говорил. Тогда вообще понятия не имел где искать твоих родственников, в каких ты с ними отношениях, не они ли желают тебе смерти. Решил, что лучше будет, если все сочтут тебя мертвой.
— Но ты же говорил, что кто-то пытался убить меня в больнице…
— Это правда, — Богдан кивает. — Как-то твои враги прознали о том, что ты жива. Может, кто-то из врачей проболтался. Понятия не имею.
— Мне нужно поговорить с мамой…
Оборотень опускает взгляд, и я понимаю, что что-то не так. Сердце начинает биться сильнее.
— Что с ней? — смотрю на него.
— Черт, зря я тебе сказал.
— Она…
Не могу произнести это слово. Оно колючим комком застревает в горле, цепляется за глотку, не хочет появляться на свет.
— Иди сюда, — говорит Богдан, протягивает руки, желая обнять меня, но я отодвигаюсь.
Как он мог, черт возьми! Долбанный оборотень! Из-за него моей мамы не стало! Зараза…
— Ты…
Слова вновь и вновь превращаются в тихий хрип. По щекам бегут слезы, касаются губ, создают соленый привкус во рту.
— Выпей успокоительного, — говорит он.
— Ты сволочь. Сказал всем, что я умерла, убил мою мать! Черт возьми, ей было всего пятьдесят три года, и она ничем не болела. Как она умерла? Скажи мне, как? — смотрю в его глаза, и они кажутся мне ледяными.
— Не знаю. Вроде инфаркт.
— Вроде? Ах ты ж…
Как же он спокойно про это говорит! Так, будто для него это вполне буднично. Но ему-то наплевать, а вот мне нет.
Он хватает меня за плечи, держит так крепко, что кажется. Вот-вот раздавит.
— Я спасал тебя!
— Ценой жизни других? Меня ты не спросил нужно ли это делать!
— Тебе нужно успокоительное.
— Не нужно мне нихрена! Оставь меня! Уйди! — кричу я, срывая голос.
— Успокойся!
— Оставь меня одну, — шепчу я, чувствуя, как ослабеваю и вот-вот грохнусь в обморок.
Богдан помогает мне лечь. Не хочу принимать его помощь, не хочу его видеть, но ничего не могу сделать. Тело как ватное, не хочет меня слушаться. Комната каруселью вращается вокруг. То вижу лицо Богдана, то оно пропадает, будто бы весь мир вокруг кто-то смонтировал. Кажется, что я проваливаюсь куда-то. Перед взглядом мелькают разноцветные пятна и мушки.
Черт…
Подняв веки, понимаю, что уже наступила ночь.
Пытаюсь встать. Как же кружится голова. Зараза, он мне что-то вколол.
Не хочу больше тут находиться. Моя мать умерла, а я даже не знаю, где она похоронена. Нужно уходить отсюда, и чем скорее, тем лучше.
Смотрю через окно на улицу, где сыплет снег, да такой, что ничего не разглядеть. Рядом со мной на тумбочке замечаю ту самую папку. Но мне сейчас не до неё. Вообще ни до чего. Единственное желание — побыстрее свалить. Даже не знаю куда, лишь бы подальше отсюда.
Выглядываю в коридор и вижу коренастого светловолосого охранника, сидящего в коридоре на мягком стуле и читающего книгу. Он поднимает взгляд на меня и тут же опускает обратно в книгу.
Зараза! Богдан сделал все, чтобы я не ушла.
Мысли в голове тянутся как жвачка. Ничего не придумывается. Даже если получится как-то сбежать от охранника — дом за городом, пешком по такой погоде я туда уж точно не доберусь.
Внезапно вспоминаю про лежащий на шкафу телефон.
Если оборотень его не нашел и не забрал — это то, что нужно.
Возвращаюсь в комнату, протягиваю руку — вот он. Слава Богу!
Часы в уголке экрана показывают двадцать минут третьего ночи, но все равно тыкаю в иконку вызова и будь что будет. Понятия не имею кто тот человек, с которым я говорила, но кем бы он ни был, надеюсь, поможет мне уйти.
Долгие гудки словно бы тянутся вечность. Конечно же, кем бы не был незнакомец — в такую пору он спит. Лучше попробовать утром.
Подношу палец к кнопке отбоя и тут слышу в телефоне сонный голос.
— Алло, Ира…
***
— Кто вы? — спрашиваю я.
— Ты видела, что у Богдана в столе? Надеюсь, уже не хочешь быть с ним? — спрашивает незнакомец.
— Я не знаю. Не хочу. Мне нужно…
— Сможешь выйти через час к дороге? Я тебя заберу.
— Кто вы?
— Давай мы встретимся, и сама все увидишь. Ты меня никогда не видела…
— Тогда как могу доверять тебе?
— Решай. Или ты остаешься с Богданом, или я подъеду, и мы познакомимся.
— Тут охрана. Они следят за мной.
— Я что-то придумаю. Позвоню через час. Оденься и будь готова выйти.
Раздаются короткие гудки. Черт возьми…
Я понятия не имею что это за человек. Может, все это было нужно, чтобы убить меня. Но и здесь оставаться не могу. Понятия не имею, что чувствуют оборотни к своим истинным парам, это только им понятно, но он относится ко мне как к своей собственности. К вещи. Пусть дорогой, в единственном экземпляре, но вещи.
С другой стороны, мне и правда может грозить опасность.
Беру лежащую на тумбочке папку, открываю её, вижу медицинские выписки, историю болезни. Голова отказывается работать и текст превращается в одну сплошную кляксу.
Через окно вижу, как внизу ходит еще один охранник. Поднимает взгляд, но поняв, что я не сплю и вижу его, уходит прочь. И что Богдан себе думает, что я соглашусь сидеть в треклятой золотой клетке?
Лучше рискнуть жизнью, чем неизвестно сколько, а может, и всю жизнь иметь на свою голову господина, которого слушают и повинуются.
Я подхожу к окну, выглядываю во двор. Сквозь снегопад вижу две фигуры, медленно идущие по белому ковру. Они приближаются, глядят в мою сторону и уходят.
