– А мой Алеша никогда не болеет!
– Ой, сплюньте, сплюньте, – запричитала она.
А мне как-то противно и неловко было подчиниться ей – плевать через плечо, стучать по деревянному шезлонгу, и я только рукой махнула… И вот тем же вечером у Альки почему-то подскочила температура, и мы провели тревожную ночь. А потом и весь остаток лета пошел наперекосяк, и, когда я уехала, Полина чуть не каждый день докладывала мне о новых бедах – то температура, то расстройство желудка, то кашель ночи напролет… А я думала: ну что за ерунда, неужели и правда пристроился у меня на плече кто-то гадкий, невидимый, и только и ждет, чтобы я ляпнула что-то неосторожное, и он сразу: «Ага, попалась!» Но куда же смотрят наши небесные телохранители, давая волю этим мелким гадам только потому, что мы на них вовремя не плюнули!.. И вот полгода саднит это во мне, как осиное жало: сглазила, сглазила, сглазила!.. И когда Алешу стал мучить СГД, а меня чуть не убили «рикошеты» его приступов, я стала искать защиты в церкви.
Это были странные поиски. Не зная, как и к кому обратиться, я позвонила в Патриархию, и один из тамошних митрополитов поговорил со мной очень доброжелательно, вполне по-светски и по-деловому, и, едва услышал слово «болезнь», порекомендовал некий монастырь в Подмосковье и живущего при монастыре старца – почти так же, как рекомендуют хорошего остеопата или дантиста. Причем прозвучало чудноватое уверение, что старец – «сильный», а также обещание предупредить всех в монастыре, что я приеду по его, митрополита, благословению.
Мне неловко было явиться в монастырь в своей обычной одежде, пришлось искать через интернет православную одежную лавку, ехать туда и покупать то, что показалось более-менее подходящим – длинную юбку, платок, стеганый жакет со скромной вышивкой. Запомнилось, что пожилая женщина-продавщица поглядывала на меня иронично. Или мне только казалось?.. Но когда я расплачивалась, она вдруг спросила:
– К старцу собрались?
– Почему вы так думаете? – опешила я.
– Ну а как же, – вздохнула она. – Либо в паломничество, либо в обитель – к старцу. Но на паломницу вы не похожи. Да и тревога какая-то у вас. Ну, значит, к старцу.
Я подивилась этой бесхитростной дедукции, но увидела в словах женщины что-то вроде доброго знака и в душе порадовалась, что сама приехала в эту лавку, а не послала кого-нибудь… Там же я впервые услышала обращение «матушка».
– Помогай Господь, матушка, – сказала мне вслед продавщица.
…Меня встречали на дальних подступах к монастырю. Почему-то настоятель опасался, что мой водитель пропустит нужный поворот, и выслал навстречу юношу-монаха. Он стоял на перекрестке в длинной черной одежде и по-регулировщицки махал нам рукой. А потом пылил перед нами по проселку на синей «Ладе», показывая дорогу. В монастыре, помимо настоятеля, меня встречали местный епископ и еще несколько священников. Они стояли перед воротами, а я не знала, как с ними здороваться – пожимать руки или еще как-то? Но они все деликатно сложили руки на животах, так что я просто кивала в ответ на их приветствия. Потом мы в тягостном молчании сидели за столом в низком сводчатом помещении. На столе стояли блюда с фруктами, тарелки с пирожками, нарезанная огромными кусками кулебяка, кувшины с морсом и квасом.
Мне казалось странным расспрашивать священников о чем-то и вообще вести отвлеченные беседы. Я пригубила налитый мне морс, сидела и ждала – что дальше. Помню, не было ни особого волнения, ни тем более предвкушения чего-то – все та же ноющая тревога и тупая боль в сердце, которые ни на миг не отпускали.
Время от времени молчание нарушал епископ, смущенно покашливая и произнося что-нибудь вроде:
– Ну вот, чем богаты… Ангела за трапезой… М-да… Будем молиться за вас… Уж с Божьей помощью… А вы бы кваску, это наш, по старинному рецепту… А молитвенники-то у нас сильные (вот опять это «сильные»)… Отец Алфей тоже помолится. Он ждет вас… М-да… А расстегаи вот с яблочком, из печки прямо…
Наконец ритуал угощения – как я поняла, обязательный – закончился. Мы встали из-за стола, священники перекрестились на иконы в углу, а потом недружно сказали мне: «Помоги Господи!» – и мы с настоятелем вышли из трапезной. В соседнем помещении потчевали приехавших со мной – водителя и сопровождающего. И я увидела, что мой водитель, Александр Тарасович, энергично набивает монастырскими пирожками полиэтиленовый пакет, а сопровождающий парень-фэсэошник встает из-за стола, чтобы идти со мной. Я подняла руку в отрицательном жесте, но парень решительно сказал:
– Мария Акимовна, там люди! – и поперся за мной и настоятелем во двор.
В обширном монастырском дворе росли громадные клены. Вспыхивая на солнце рыжими звездами, с них слетали листья – свысока, из-под самого неба. Среди кленов стоял белый пятиглавый собор и маленькая церковка, тоже белая. Возле собора не было никого, а возле церковки толпилось человек сорок. Некоторые сидели на ступеньках у дверей, другие – прямо на земле, на охапках кленовых листьев, но большинство стояли – группками и по одному. Многие что-то читали, уткнувшись в маленькие книжицы. Я поняла, что все эти люди пришли, чтобы встретиться со здешним старцем – отцом Алфеем.
Как только наша троица появилась во дворе, все оторвались от книжечек и повернулись к нам. Едва взглянув на этих людей, я поняла, что в своем новокупленном наряде похожа на барыню из глупого сериала про русское купечество. Я была ряженой, фальшивой, чужой… Но у меня нет такой одежды, как у них, и никогда не было, и где такую купить, я не знаю. Пока мы шли по аллее к часовне, эти люди не сводили с нас глаз. И я подумала, что лучше мне провалиться сквозь землю, чем идти к этому старцу вот так – без очереди, по блату, сквозь толпу ожидающих, приехавших, может быть, издалека, идти, уставившись в землю, будто никого не замечая вокруг. Я не повернула назад только потому, что мне было еще более неловко перед пожилым настоятелем и перед священниками, которые ждали, встречали и потчевали меня. Я чувствовала, что настоятелю, идущему рядом со мной, тоже не по себе, и он с тревогой поглядывает на толпу ожидающих. Не доходя до церковки, настоятель остановился и обратился ко мне:
– Матушка, простите великодушно, должен спросить… Вы-то сама и сынок ваш болящий – крещеные?
И я ему соврала. Даже не знаю почему, но соврала быстро, не задумываясь:
– Да, крещеные. – Хотя на самом деле крещеный из нас только Алька, да и то лишь потому, что просьба окрестить его была последней просьбой мамы и вообще последними словами, которые я услышала от моих родителей, – через два дня самолет, на котором они летели, упал в океан где-то между Кубой и Коста-Рикой. – Крещеные, – повторила я, зачем-то закрепляя эту полуправду.
– Ну и слава Богу, – закивал настоятель, и мы продолжили путь к церковке.
Видя наше приближение, все люди поднялись на ноги. Многие стали подходить к настоятелю за благословением, склоняли головы, чтобы он перекрестил их, целовали ему руку. Мы невольно оказались в живом кольце, и я совсем растерялась, оглянулась на парня-фэсэошника и поняла по его лицу, что он тоже не знает, как быть, но, кажется, готов раздвигать людей, если те начнут напирать. Господи, только этого не хватало! К счастью, настоятель не стал задерживаться в толпе, поднялся на крыльцо церковки, открыл дверь и сразу отошел в сторону, давая мне дорогу. Но меня обогнал фэсэошник. Действуя по инструкции, он первым шагнул через порог, осмотрелся, оценивая ситуацию внутри церковки, вышел обратно и кивнул мне – чисто… Даже не оглядываясь на людей, я чувствовала, как их взгляды жгут мне спину, стегают, как розги. Трудно объяснить почему, но, наверное, никогда в жизни мне не было так стыдно, как в эти минуты на крыльце той церковки, в которую я вбежала с неприличной быстротой, словно спасаясь от чего-то…
