‒ Доброе утро, Илья, ‒ бросаю приветствие, не поднимая головы и попутно набирая сообщение Насти.
В ответ тишина ‒ ни звука. Автомобиль не трогается с места, заставляя меня поднять голову и…
‒ Привет, Котёнок, ‒ на меня смотрят арктические ледники, а знакомый голос врывается гортанными нотками, разрывая тишину и заодно мою грудную клетку.
Сердце пускается вскачь, разгоняя кровь по венам на нереальной скорости и отбивая пульс в висках. Даже не замечаю, как выскальзывает из ладони телефон, с глухим звуком опускаясь под ноги. Меня разрывает на части от двоякого чувства: с одной стороны, я хочу броситься Глебу на шею, обвить руками, прижимаясь к мужчине, о котором думала последние полгода каждый день; почувствовать, как вздымается его широкая грудь, обжигая горячей кожей и тяжёлым дыханием с нотками табака; с другой ‒ не могу предвидеть реакцию на девушку, которая случайно оказалась в его постели на одну ночь.
‒ Привет, ‒ почти шепчу, с трудом шевелю губами, кажется, даже не моргая, загипнотизированная прозрачным взглядом.
‒ Вспомнила? ‒ Белёсая бровь подскакивает. ‒ Вспомнила. ‒ Губы растягиваются в фирменной ухмылке, а в глазах подпрыгивают шальные искорки. ‒ Я же обещал, что не забудешь. Ар-р-рина. ‒ Он меня, словно надвое распарывает этой протяжной «р», и я сильнее вжимаюсь в сиденье, увеличивая дистанцию между нами. ‒ Не бойся. Тогда не обидел, и сейчас не обижу. Поехали?
‒ Да. ‒ Киваю и нагибаюсь за телефоном.
Шарю ладошкой, наконец нащупываю аппарат пальцами, а, поднявшись, встречаюсь с лицом Глеба, который, перевалившись через подлокотник между сидениями, оказывается в опасной близости от моего. Сильные пальцы тут же ложатся на мой подбородок, притягивая ещё ближе. Кажется, я даже перестаю дышать, пока дикий взгляд блуждает по моему лицу, словно вспоминая, изучая для себя заново. Не только я почти забыла, как он выглядит, но и Глеб, видимо, воссоздаёт в памяти нашу единственную ночь, оставившую в каждом из нас отголоски. Или, он всё же предпочёл бы не вспоминать?
‒ Не изменилась. ‒ Взгляд ползёт ниже, останавливаясь на моём животе, который хорошо виден между полами расстёгнутой дублёнки. Почему его заинтересовала именно эта часть тела? ‒ И замуж не вышла. ‒ Кивает на мою правую руку.
‒ Не вышла, ‒ выдыхаю ему в губы, едва сдержавшись от комментария «выйти всё равно придётся».
Он так близко, что почти касается губами моих, заставляя изнывать от ожидания такого желанного поцелуя. Я хочу вновь ощутить эти твёрдые губы и влажный язык, так по-хозяйски врывающийся в мой рот. Даже закрываю глаза, не в силах сгорать под пристальным напором его почти прозрачных льдин, но неожиданно ладонь пропадает, и Глеб отстраняется, устраиваясь удобнее за рулём.
‒ Поехали?
‒ Да. ‒ Делаю вид, что ничего не произошло, и я совершенно равнодушно отношусь к его появлению в моей жизни. Но замечаю нахальную улыбочку на его лице, столкнувшись взглядами в зеркале заднего вида, и готова сгореть от стыда, что так наивно ждала от него тепла. ‒ Сначала за Настей. Адрес…
‒ Я помню адрес, Котёнок.
Не забыл. Случайно в памяти остался адрес, который я назвала, когда мокрая и грязная просила Глеба о помощи? У него настолько хорошая память, или она хорошая только касательно меня? Вероятно, я никогда об этом не узнаю. Искоса посматриваю в сторону мужчины, внимательно рассматривая каждую чёрточку, которую упустила в тот вечер. Всё случилось слишком быстро, а закончилось ещё быстрее, когда я решила уйти по-английски, а точнее, просто сбежать. Только потом поняла ‒ я не знала, что сказать ему утром. С каким презрением он бы смотрел на ту, что так легко согласилась лечь в постель с незнакомым мужчиной.
‒ Ты мне должна.
‒ А? ‒ Дёргаюсь от неожиданности.
‒ Должна мне, говорю.
‒ Если ты о деньгах, я всё отдам. Говори, куда перевести, ‒ достаю телефон, приготовившись отправить деньги, ‒ диктуй.
‒ Ты присвоила мою любимую рубашку, ‒ уточняет.
‒ Любимую? Они все там были одинаковые, ‒ развожу руками, вспоминая хоть одну другого цвета.
‒ Нет, Котёнок. Они разные. Эта самая любимая.
‒ Я верну, ‒ подвигаюсь ближе, оказываясь между сидениями, ‒ привезёшь меня обратно, и я верну: рубашку, майку и даже ремень. Всё.
‒ Ты её сохранила? ‒ Глеб искренне удивлён. ‒ Надеялась увидеться?
‒ Нет. Просто нельзя выбрасывать вещи, которые для кого-то являются важными.
‒ Для кого-то ‒ это для тебя?
Вопрос остаётся без ответа, потому что я вмиг становлюсь немой, не желая рассказывать об истинных причинах своего поступка. Чёрт, нужно было сказать, что я её выкинула. Но уже поздно, и теперь Глеб с интересом ожидает моего ответа.
‒ Для тебя. Просто сохранила. ‒ Возвращаюсь на место, почти вжимаясь в дверь.
‒ Ты слишком сентиментальная, Котёнок, ‒ хмыкает, ‒ глупо и наивно.
‒ Возможно… ‒ мне становится стыдно за свой искренний порыв и желание вернуть вещь. Я в его глазах глупая девчонка, полгода мечтающая о том, чего не могло существовать.
Отворачиваюсь, всматриваясь в картинки за стеклом и понимаю, что останься я тогда рядом с ним, он бы с лёгкостью избавился от меня, не задумываясь о последствиях. Прямо и открыто ‒ Глеб умеет только так, и ему не важно, насколько это обидно.
‒ Привет! ‒ Настя заскакивает в салон, сразу придвигаясь к водительскому сидению, по привычке обхватывая его с обеих сторон. ‒ Доброе утро, Илья! Как ваше настроение? Как вечер прошёл? Смотрели какой-нибудь интересный фильм? ‒ Несколько вопросов вылетает, как из пулемёта, пока я жестикулирую подруге, чтобы она отодвинулась. И только после игры глазами, она заглядывается на водителя и резко подаётся назад: ‒ Ой, простите… Это не Илья…
‒ Глеб. Вместо Ильи, ‒ отвечает мой блондин, не отрываясь от дороги.
‒ А что с Ильёй случилось? ‒ Голос Насти трясётся, и слышатся слезливые нотки. ‒ С ним всё хорошо?
‒ У Илья возникли некоторые… проблемы. Семейные. Он взял отгулы.
‒ Надолго?
‒ Да, надолго? ‒ повторяю эхом вопрос, чем зарабатываю гневный взгляд мужчины, который, словно острое лезвие исполосовывает кожу.
‒ На неделю. Возможно дольше, ‒ говорит, не отрывая от меня взгляда в зеркале. ‒ Как уладит все вопросы.
‒ А их много, этих вопросов? ‒ Не унимается Настя. ‒ А вопросы какого характера? Семейные? Личные? Или… может, очень личные?
