‒ Совсем нет. Не твой водитель вёз её. После заключения брака, забота о Строгановой перешла бы к Евдокимову, а у него своя охрана. К услугам наёмников не прибегает.
‒ Демьян контракт с моей фирмой не аннулировал. Не предупреждал о разрыве в одностороннем порядке, хотя, по условиям, обязан это сделать за десять дней до предполагаемого срока.
Непонятная эмоция проносится в глазах отца, словно прямо сейчас он вспомнил нечто важное ‒ забытое и невыполненное.
‒ Выплатил бы неустойку. Не страшно.
‒ Мог сообщить об изменениях ещё на празднике в честь нового года. Уже тогда с предполагаемым браком всё было решено, насколько я понял. ‒ Передёргиваю плечом, вспоминая взгляд мелкой, когда произносила уверенное «я согласна». Снова корёжит от незнакомых мне дерьмовых эмоций, захлестнувший в тот самый момент и преследующих до сих пор.
‒ Ты кривишься каждый раз, когда упоминаешь свадьбу Строганой. Тебя это задевает?
‒ Нисколько. Не моё дело.
‒ А мне кажется, ‒ встаёт, медленно направляясь ко мне, ‒ что Арина Строганова для тебя больше, чем просто клиентка, ‒ светлая бровь подскакивает, а на лице отпечатывается немой вопрос.
‒ Когда кажется, креститься надо. Советую.
Отхожу к окну, вглядываясь в сад за домом. Зимой он похож на нечто безликое и голое. И этот огромный фонтан посредине, тётка глиняная непонятная в полный рост, копия скульптуры какого-то там американца. Мамина прихоть, которую отец с энтузиазмом выполнил, и теперь это её личный центр притяжения. Неосознанно перевожу взгляд на гостевой дом, который стоит на отшибе. Построен по желанию Кости, именно там была обустроена студия для его художеств, пока занятие не надоело, и он бросил всю эту творческую муть. Замечаю свет.
‒ В гостевом доме кто-то живёт? ‒ почти прилипаю к стеклу, пытаясь рассмотреть строение.
‒ С чего ты взял?
‒ Там свет горит. Или Костя снова занялся художествами? Вроде только сегодня прилетел…
‒ Нет-нет, Глеб, ‒ почти оттаскивает меня от окна, ‒ там временно Лев расположился.
‒ А общий дом не устраивает? С каких пор? Он за тобой таскается, как ручной щеночек.
‒ Сам попросил, ‒ прокашливается, ‒ для устройства… личной жизни.
‒ Лев? ‒ прыскаю. ‒ Не поздно её, личную жизнь, устраивать?
‒ Он всего лишь на семь лет старше тебя. А ты его в старики записал.
‒ Надумает жениться, отпустишь? ‒ удивлён, потому как помощник с отцом везде, только что в общую койку не ложится.
‒ Он свободный человек. Имеет право уйти, когда захочет. Работа и рабство ‒ понятия разные.
‒ А кстати, всё спросить хотел, почему твой верный пёс так тебе верен? Ты ему, что ли, жизнь спас, и он до гробовой доски будет благодарен?
‒ Тебе действительно интересно, или так, риторический вопрос? ‒ оседает в широкое кресло, прихватив стакан с коньяком. ‒ За твои тридцать пять сын, ‒ поднимает бокал, ‒ пару глотков, пока мама не видит, ‒ лукавит, конечно, мама учует даже каплю алкоголя.
‒ Интересно, ‒ устраиваюсь удобнее, ‒ удиви меня.
‒ Лев пришёл работать ко мне юнцом, двадцать лет и розовые очки в палец толщиной. Работником был отличным, не придерёшься, схватывал на лету, откликался мгновенно, исполнял идеально. Я его почти не замечал, пока он не пришёл ко мне, чтобы попросить огромную сумму. Взаймы, как ты понимаешь.
‒ Зачем?
‒ Сестра у него заболела. Которая сейчас в Питере живёт. Какая-то болячка серьёзная, требовалась операция в Германии, курс лечения, реабилитация…
‒ И ты дал?
‒ Дал.
‒ Так просто?
‒ Не просто. Он подписал договор сроком на пять лет. Именно столько требовалось для выплаты суммы в полном объёме. Отработал, вернул всё до последнего доллара, а потом остался уже на правах личного помощника. И по сей день со мной. Так что, не пёс он, как ты выразился, а человек, который умеет быть благодарным.
‒ И в чём же выражается благодарность?
‒ В идеальном исполнении своих обязанностей и умении держать язык за зубами. В этом, кстати, ‒ указывает на меня пальцем, ‒ вы с ним схожи. Пытай ‒ не проговоритесь.
‒ К чему ведёшь?
‒ К Строгановой.
Вот так просто ‒ Строганова. Слишком показательно моё беспокойство о мелкой, слишком выделяется среди общей массы привычного с моей стороны похеризма.
‒ Мне пора, ‒ вскакиваю, направляясь к двери, но у отца другие планы.
‒ Всё в привычной для тебя манере, Глеб.
‒ Что именно?
Долгий взгляд ‒ испытывающий, тяжёлый, давящий, ‒ так отец смотрел на меня несколько раз в жизни.
‒ Мог бы поделиться своими проблемами.
‒ У меня их нет.
‒ Есть, ‒ встаёт, через пару шагов оказавшись напротив, ‒ мало того, у проблемы есть имя. Арина. ‒ Делаю шаг назад. ‒ Вот! При каждом упоминании её имени, ты дёргаешься, как от удара хлыстом.
‒ Тебе кажется. А что делать в таких случаях, я уже говорил. Пока, ‒ открываю дверь, практически выскакивая из кабинета. И бегу. Подальше от прозорливого взгляда отца, который видит больше, чем я желаю показать.
Еду домой с отчётливым ощущением стыда. Да, стыда. Именно так. Невозможность признать истинное положение дел выжигает нутро. Я самому себе не могу признаться, что проиграл. Сдался бесячей девчонке, пробравшейся в такие закрытые места, о которых и сам не знал. Проникла, пролезла, проскользнула, прибрав маленькими ладошками железные принципы и убеждённость в собственной стойкости. Завладела мыслями, вывернула наизнанку и сосредоточила всё внимание на себе.
С ней хорошо во всём. Признаю. Я хочу её. Делать с ней всё, чего ещё никто и никогда не делал, чтобы утром Котёнок краснела от воспоминаний о том, что было ночью. Но её тело ещё не всё, чего я желаю. Обладать: сердцем, душой, каждой незначительной мыслью, проблемами и странностями. Хочу быть для неё всем, и чтобы мысли, что кто-то другой может сделать её счастливее, не возникало. Быть наркотиком, центром притяжения, грёбаной вселенной, без которой она не сможет жить.
Вспоминаю десять дней, которые мы провели вместе. Я видел. Видел, как она бывает несчастной, холодной, закрытой, жёсткой, сердитой, счастливой, искрящейся и даже одинокой. Рядом, но бесконечно одинока. Ни в одной не замечал того, что видел в ней. Гнал к чертям новые для меня ощущения, привычно отмахиваясь физическим желанием. Но нет. И как бы я не осыпал Арину показным безразличием, ссылаясь на желаемое разнообразие, хочется, чтобы рядом болталась, огрызалась, мяучила, хрен с ним, даже бесила. Потому что с ней всё не так. Или так?
