Если я буду хорошей и послушной девочкой, да?
— Ну а ты как? Я слышал, учишься на врача? — неожиданно прерывает хвалебную песнь машине Рустам.
Я немного теряюсь от резкой смены темы и пару секунд не могу придумать, что сказать. Я — врач? Почему?
— Нет, — поправляю я брата, — я учусь на психологическом факультете.
— Но психолог — это же тот, что головы лечит, да?
— Да, но…
— Ну, значит, врач!
— Нет, скорее, учитель…
— Учитель — тоже хорошо, — кивает удовлетворенно брат, — это хорошая, правильная профессия. Женщина должна уметь учить детей.
— Ну…
Я чуть-чуть торможу, думая, стоит ли Рустаму рассказывать о разнице между психологом и психотерапевтом, или психологом и учителем, и решаю, что не стоит углубляться в тему. На моей родине всегда ценились врачи и учителя. Эта профессия считалась правильной, достойной даже для женщины. Собственно, потому папа и не стал особенно сильно запрещать мне обучение.
— Твоя сестра Алия тоже хочет быть учительницей, — говорит Рустам, — правда, скорее всего, не получится…
— Почему?
— Замуж выходит этим летом, там дети пойдут, не до учебы.
— Но постой… — я лихорадочно припоминаю возраст моей двоюродной сестры, — она же… Ей же год еще в школе учиться!
— Ну, доучится. Если муж позволит. А нет, так и не надо.
— Но как же… Ей только…
— Разрешение родителей есть, все по закону.
— О…
— Да, жених из хорошей семьи, чего ждать? Наши прабабушки еще раньше замуж выходили.
«Да, — хочется добавить мне с неизвестно откуда взявшейся язвительностью, — а еще они в поле рожали. И детей хоронили через одного».
Но я мудро молчу, искренне радуясь, что живу в Европе, и у меня совсем другое будущее.
К тому же, откуда я знаю, может Алия рада замужеству. И любит своего будущего мужа. Сейчас все-таки не Средневековье…
И здесь — вполне цивилизованная страна. С светскими законами. И с соблюдением прав человека.
Мы въезжаем в город, и я с любопытством смотрю по сторонам, стараясь припомнить хотя бы что-то из далекого детства, когда гоняла с Рустамом на велосипеде здесь.
Но, к сожалению, вообще ничего не вспоминается, город сильно изменился за десять лет.
В центре, мимо которого мы проезжаем сейчас, стоят современные высотные здания, длинные башни из стекла и бетона, везде очень чисто, гладкие хорошие дороги, светофоры, дорогие блестящие машины. Сейчас уже очень жарко, марево дрожит над асфальтом, и народа на улицах немного. Но те, что ходят, выглядят вполне по-европейски.
Похоже, всеобщая урбанизация пришла и сюда.
Это хорошо?
Наверно, хорошо.
Мы проезжаем центр. Погружаемся в одну из улочек старого города.
И вот здесь все по-прежнему.
Узкие каменные тротуары, дувалы, мостовые, мощеные круглыми камнями, высокие каменные заборы, за которыми и проходит вся жизнь семей, обитающих тут, в зеленых внутренних двориках.
Когда подъезжаем к бабушкиному дому, я уже все узнаю. И колодец в конце улицы, и дальний сад, откуда мы таскали абрикосы.
Неожиданностью становятся новые большие ворота, открывающиеся автоматически.
Это забавное сочетание прогресса и традиций умиляет, и я улыбаюсь, уже радуясь встрече с родными.
Мы заезжаем во двор, и тут я понимаю, что он необычно большой. Раньше здесь с трудом помещалась одна машина, а сейчас спокойно разместится три, или даже четыре. Причем, именно такого размера, как машина Рустама.
Брат выходит первым, подает мне руку, и я спрыгиваю на камни двора.
— Ай, Наира, девочка моя, — незнакомая женщина, в которой я с трудом узнаю свою тетку Аишу, мать Рустама, обнимает меня, сразу же обволакивая душным терпким ароматом масел и специй, — какая красивая стала, какая ягодка, ах!
Меня тискают, поворачивают, целуют, кажется, все женщины, что есть в доме. Еще одна моя тетка, мои сестры, какие-то дальние родственницы, имен которых я не помню, под ногами вертятся дети, галдят и прыгают.
В целом, все это напоминает нападение цыганского табора где-нибудь в Румынии на доверчивого туриста, настолько обескураживает и даже чуть-чуть страшит.
— Где она? Дайте мне посмотреть на мою девочку! — строгий голос бабушки Ани, мгновенно перекрывает гомон, и все расступаются.
Я вижу бабушку и понимаю, что она совершенно не изменилась! Такая же худенькая, в скромном платке и домашнем платье. Это — как возвращение в далекое детство, бьет по голове, и я, почему-то не сдержав слезы, протягиваю к ней руки.
Бабушка обнимает меня, причитает, как она рада, и какая я красивая, и как похожа на своего отца, ее единственного сына, и еще много-много всего говорит, а я слушаю ее и почему-то чувствую себя дома. Больше дома, чем в отцовском доме.
Глава 4
Я испуганно вскидываюсь на кровати и открываю рот, чтоб закричать, но прохладная ладошка торопливо падает мне на губы.
— Тихо! Тихо, сестра, ты что?
Я моргаю, рывком избавляюсь от тонких пальчиков, закрывающих мне рот, и приглядываюсь.
В полутьме рядом со мной — девушка. Темноволосая, с распущенными локонами, блестящими в свете луны глазами и белой нежной кожей. Она смотрится очень-очень юной. Еще, практически, ребенок совсем.
— Наира, я — Алия, ты не помнишь меня совсем? — тихо смеется она и включает ночник.
Мягкий свет заливает комнату, но не бьет в глаза. И я могу рассмотреть гостью.
Если в темноте она мне казалась красавицей, то теперь я вижу, что ошиблась.
Она — не просто красавица. Она, как сказал один поэт, нежная пэри, тонкая, с пышными, распущенными косами, огромными глазами горной лани, розовыми пухлыми губками и темными, изящно изогнутыми бровями.
Сама нежность и невинность.
Удивительно.
И это Алия? Та самая малышка, со встрепанными черными кудряшками, что постоянно плакала, когда я уезжала на велике с ее старшим братом, а ее не брала с собой?
Невероятное преображение!
— Не узнала…
Алии не было на улице, когда меня встречали родственники, и затем, за столом тоже. Тетка, кажется, что-то упоминала о том, что ее дочь учится, и как раз на занятиях.
Май, экзамены… Да-да. У них здесь немного другая система образования.
А еще Алия — уже невеста. И скоро выйдет замуж. Так сказал ее брат.
Я улыбаюсь, тянусь обнять ее, и Алия с радостью подается мне навстречу, обхватывая тонкими руками и порывисто прижимаясь.
