— Ну что ж, в таком случае, буду надеяться, что хотя бы сам останусь цел после такой гостьи.
Не остановившись на пуховике, он присел рядом на корточки и взялся за край правого подмокшего ботинка.
— Постараюсь сберечь тебя.
Я не понимала, о чем говорю, и зачем это говорю. Наша игра в сказку шла будто отдельно от меня, и лишь бабочки в животе порхали все радостнее.
— Буду очень тебе за это благодарен. — Словно действительно получил шанс на спасение, Никита важно кивнул. А потом вскинул голову вверх и громко, раскатисто, до слез в глазах рассмеялся.
***
О том, как хорошо и безопасно было в пуховике, я поняла с опозданием. Моя зимняя броня отправилась в шкаф, и за главного остался домашний костюм с оленем на груди.
Вряд ли другие девушки, которых Никита приводил в дом, баловали его такой экзотикой. Скорее всего, на них были вечерние платья, шелковые пеньюары и кружевное белье. Но бежать за платье или надевать под оленью морду красивое белье было уже поздно.
— Извини, я не ожидала, что электричество отключится, и тебе придется меня спасать.
Стараясь хоть как-то скрыть нелепый рогатый принт, я обхватила себя руками, но Никита больше не смеялся и даже не улыбался.
— Милый олененок. Если парадный костюм с Санта Клаусом, то я прямо сейчас готов отправиться за ним к соседям.
Надежда, что мой жуткий наряд остался незамеченным, вспыхнула ярким факелом и тут же разлетелась пеплом по комнате.
— Нет, с Сантой нет. Но я могу сходить за чем-нибудь поприличнее.
Щеки уже жгло от румянца. Вероятно, я не замерзла бы даже без пуховика. Но проверить на практике мне не дали.
Только я дернулась в сторону двери, Никита ловко перехватил за руку и вернул в кресло.
— Прости. Я все же последний дурак. — Хлопнул он себя ладонью по лбу. — Не подумал, буду исправляться.
О чем не подумал, у меня не было ни одной догадки. Впрочем, что исправлять, я тоже не понимала.
К сожалению, Мистер Загадка разъяснять не спешил. Упершись руками в подлокотники кресла, он коршуном навис надо мной.
— Никакой другой костюм не нужен, — произнес медленно, спокойно. — Санта отстой. Мне очень нравится этот, но если для сна хочешь переодеться, могу дать одну из своих маек. Тебе она будет как платье.
Предложение было щедрым. Я даже на мгновение представила себя в его белье на голое тело, и по коже табуном забегали мурашки.
— А можно без майки? — голос предательский сел. — В костюме будет удобно. Правда!
Словно он каждый день десятками раздаёт свою одежду, Никита пожал плечами.
— Как хочешь. Что насчет еды? — Оглянулся в сторону кухни. — Могу предложить ужин. Только он немного остыл. Придется разогреть.
— Нам не обязательно повторять весь сюжет сказки про медведей.
Смелость возвращалась ко мне по чуть-чуть, короткими вспышками, будто кто-то прочно держал её за горло и лишь иногда позволял сделать вдох.
— Уверена?
— Уже ночь, и поужинать я успела до аварии на подстанции.
— А десерт? Там вроде что-то было.
— Мм…
Изобразив, что хочу посмотреть, я наклонилась вперед. Но Никита не отодвинулся ни на сантиметр. Словно все еще не доверял, держал в ловушке между спинкой кресла и своей грудью. Ни о каком сладком в этом капкане и думать не получалось.
— Нет, спасибо.
Рот заполнился слюной. Но желудок молчал. Он совсем не интересовался никакой едой. И лишь губы зудели, словно требовали чего-то.
— Хорошо. А что там по сюжету у медведей было дальше?
Никита спросил с улыбкой. Даже, наконец, убрал руки.
Мне, наверное, нужно было так же ответить — легко, без всяких задних мыслей.
Однако с губ сам собой сорвался правильный ответ.
— Потом были кровати.
Это было фиаско.
Катастрофа.
Позор.
Не знаю, как кресло не задымилось подо мной после этих слов. Казалось, запах гари я все же почувствовала.
Но Никита больше не нависал и не приближался. Тряхнув головой, словно прогонял какие-то мысли, он отступил на шаг и невесело произнес:
— М-да… Не самая удачная сказка. Медвежья драма какая-то.
— Да…
Впервые за вечер я пожалела, что генератор в соседском доме работал так качественно. Еще одно небольшое отключение мне сейчас было просто необходимо.
Хотя бы минут на пять… а лучше на десять! Чтобы щеки перестали гореть, и тело не бросало то в дрожь, то в жар.
Ума не приложу, как бы я выкручивалась. Но Никита спас снова.
— Расскажи лучше, как ты вместо художественного вуза докатилась до медицинского? — бросил он, подойдя к камину. И пока я собиралась с мыслями, принялся неспешно укладывать дрова и разводить огонь.
***
Разговор об учёбе успокоил нервы лучше всякого лекарства. Я так и не поняла, было ли это профессиональное умение или врожденный талант, но Никита оказался замечательным собеседником.
Он не смеялся с моих страхов, искренне восхищался успехами и порой даже делился историями из своего студенческого прошлого.
Это была словно такая игра. Никто не подступал к границам личной жизни. Не спорил. И не учил другого.
— От меня отвязались с фортепиано, и за это я обещала больше не рисовать.
— Разве художник в семье это так плохо?
— Если сразу не Рембрандт, то и позориться нет смысла.
— А в меде сразу не обязательно становиться Пироговым или Склифосовским?
— Не знаю. Наверное, врач в семье — это престижно. Я на радостях не стала уточнять.
— И как после холстов с красками тебе все эти болезни, анализы и человеческие потроха?
— Мне нравится. — Сдержать смех было невозможно. — Особенно потроха. И живые и не очень. Это тоже в каком-то смысле искусство. Только создатель абсолютный гений.
— Нет… мне не понять. Я с детского сада так сильно хотел стать юристом, что родители успели свыкнуться с этой мыслью.
— Ну а как же суды, прокуратура? Это, наверное, интереснее, чем работа адвоката?
— Судов у меня и так хватает. А прокуратура… — теперь смеялся Никита. — Вот тебе нравятся потроха, а мне хватило одного похода в морг.
— Великий адвокат Лаевский боится трупов?
Я готова была визжать от такого открытия.
— Хуже! Достаточно крови. Меня, между прочим, еле откачали. Думали, что так в морге и останусь. Клиентом.
— Боже! Я хотела бы это увидеть!
