– С ними успею, – усмехнулся Игнат. – Я живу в часе езды от отца с матерью, Коля тоже недалеко, Олег дальше забрался, но пару раз в месяц встречаемся.
– А-а-а, – протянула Шура.
– У меня квартира четырёхкомнатная, сто восемьдесят метров, – решил озвучить Игнат. – Есть загородный дом, два, я там редко бываю, а тебе может понравится, машина… Подарить тебе машину на свадьбу?
– Зачем? – удивилась Шура.
– Чтобы ездить, – озвучил очевидное будущий муж заявил полушутя: – Свою не дам, и не мечтай.
Шура с Нивой лихо управлялась, с таким ржавым куском железа не каждый мужик сладит. Гелендваген запросто одолеет, но «гелик» – его тачка. Можно до посинения ржать над стереотипами, Игнат же всегда хотел именно его. Купив, делиться не собирался.
Вопрос с личным автомобилем повис в воздухе, Шура лишь вздохнула на рациональное предложение будущего мужа. Игната подолгу не бывает дома, хорошо, если местные командировки – они тянутся всего несколько дней, а плановые учения бывают дальше, дольше, опасней. За просиживание штанов многомиллионные квартиры, дома, гелики на голову не валятся. Шуре нужно будет передвигаться по городу, ездить в пригород. Попросту съездить в магазин, на работу, если она собирается работать.
– Ты планируешь работать? – решил поговорить о будущей жизни Игнат.
– А можно? – прошептала Шура.
– Шура, я не в рабство тебя беру, а в жёны. Разницу чувствуешь? Ты можешь работать, учиться, путешествовать. Для меня заграница закрыта, но ты, если захочешь – пожалуйста. Встречайся с подружками, покупай наряды, поступай в институт, на любые курсы. Заколки свои делай, если желаешь, давай, мастерскую тебе откроем… – разошёлся не на шутку Игнат, настолько передёрнуло его от еле слышного «можно?».
В который раз за день Игнат задал себе вопрос, зачем он ввязывается в эту историю. Договорной брак в среде староверов не редкость, но договариваться стоит с равной себе, а не с ребёнком несмышлёным. Судя по болтовне Шуры с пятнадцатилетними двойняшками, она по развитию недалеко от подростка ушла. Хотя… с таким-то отцом ума должна была набраться на полные лет тридцать. Какая же ты на самом деле Александра Ермолина, Шура?
– Хорошо, – кивнула приободрённая, с виду ошарашенная невеста.
В дом к Ермолиным заходить не стал, для хозяина он нежеланный гость. Остановился у калитки, взял ладонь Шуры, перебрал пальцы, закрыв глаза от сладкого удовольствия. Нестерпимо, до боли, захотелось, чтобы она погладила его лицо, пусть легонько, словно невзначай, но почувствовать прикосновения мягких, почти кошачьих подушечек.
– Шура? – нагнулся он к невесте. – Можно тебя попросить кое о чём?
И едва не провалился в зелёный омут глаз. Колдовство какое-то! Дождался неуверенного кивка, продолжил, не выпуская девичью ладонь из руки:
– Прикоснись к моему лицу, – попросил Игнат, говорить загадками он не стал. Вряд ли Шура умеет читать мысли.
– Так?
Поднесла руку к лицу Игната, остановилась. Он отлично видел тонкие пальцы в свете закатного солнца – оранжевый диск быстро катился вниз, обещая скорые сумерки и тёмную, звёздную ночь, – притронулась к щеке сначала подушечками, потом, словно осмелев, всей ладонью. Игнат зажмурился, стремительно проваливаясь в желание, которое через несколько мгновений будет невозможно скрыть, если невесте придёт в голову отвести взгляд.
Завершил странную ласку быстрый поцелуй в щёку. От неожиданности Игнат открыл глаза, но увидел лишь спину стремительно уходящей Шуры. Скрипнула калитка, громыхнул металлический затвор с той стороны, послышались лёгкие шаги к дому – и всё это в повисшей мистической тишине.
Что ж, Игнат Степанович, тебя за день дважды невеста поцеловала, а ты ее всего лишь за руку подержал – вот так ситуация.
Дома ждал смурый отец, решивший с порога высказать недовольство сыном, вернее, будущей невесткой. Слишком молодая, соплячка. О чём сын-бестолочь думал, когда «сватал» девчонку. Пяти лет не пройдёт, как распадётся семейная жизнь, а с ней и карьера Игната.
– Рассказал Фёдор, что здесь приключилось, – стоя у перил крыльца, продолжил Степан Миронович, качая осуждающе головой. – Не нужно было тебе вмешиваться. Ничего бы эта Настя не сделала, так, попугала бы, и всё. В крайнем случае, власти есть, такую проблему решить – плёвое дело.
Отец прямо говорил про уголовное преследование сестры Шуры. Не позволено простым гражданам ружьями махать. При должном подходе можно такие статьи уголовного кодекса применить, что выйдет Настя из мест лишения свободы лет через пятнадцать, не раньше.
– Идиоток малолетних сажать – тюрем не хватит, – ответил Игнат.
– Не идиотка, если ты повёлся!
– Повёлся я или нет, не твоё дело. Ты хотел, чтобы я женился? Я женюсь. На своей, по всем правилам.
– Я тебе своего отцовского благословения не дам, – отрезал отец.
– А мне твоё благословение даром не сдалось. Жена нужна, свидетельство о браке, а благословение себе оставь, – усмехнулся Игнат. – Зря обидишь невестку – вот и весь результат.
– Не отступишься, значит?
– Нет. Назову своей.
– Ну и чёрт с тобой!
– Тихо ты, – одёрнул Игнат отца и заявил на полном серьёзе: – Чего чертей поминаешь? Нашёл где, в доме Фёдора.
Отец пристыжено обернулся, с заметным облегчением понял, что ни хозяин, ни его семья не слышали скверны, произнесённой на пороге их дома, выдохнул:
– Пойдём в дом, по рюмашке выпьем.
– Пойдём, – кивнул Игнат.
Свадьба прошла, как по маслу, несмотря на то, что выглядела в глазах Игната ролевой игрой. Сказали бы ему пару месяцев назад, что он нарядится в косоворотку, отправится с невестой в традиционном сарафане и повойнике под руку в молельный дом, рассмеялся бы в лицо.
Родители, конечно, благословили. Игнат бы душу вытряс из отца, упрись тот. Ему самому бирюльки с иконами ни к чему, он свою жизнь сам строил. Сам себе глава, и все блага в жизни собственными потом и кровью достаются. Шура же тряслась, как лист на ветру, лишь заподозрив недовольство будущего свёкра. Девушке, воспитанной в патриархальной среде крепким верой отцом, благословение не пустой звук, как и для Игната – уважать потребности женщины, с которой собирался пойти по жизни рука об руку.
В молитвенном доме наставник совершил чин брачного молитвословия. Игнат заучено отвечал на поставленные вопросы, благо на память никогда не жаловался. Ответил на вопрос: «В вечное ли и нераздельное сожитие с нею ты вступаешь?» принятым: «В вечное и нераздельное».
Слушал напутственное слово наставника, прекрасно понимая, что ему, Игнату Калугину, здесь не рады. Нельзя жить в миру, в грехе, единственный раз исповедоваться накануне свадьбы, и то потому, что иначе прогонят из молельного дома, несмотря на уважение и опасливое отношение к Калугиным, и ждать благосклонного отношения общинников, наставника.
