– Я могу посоветоваться с другими специалистами?
– Сколько угодно, – пожала плечами Ритка.
Глава 23
Несколько часов Игнат смотрел в стену напротив. Просто сидел. И просто смотрел. В гробовом молчании.
Что он мог сделать? Предпринять? Исправить? Ровным счётом ничего. Естественно, он поговорил с врачами, в том числе с приглашённым специалистом, конечно, те были более осторожны в формулировках, в отличие от Риты, но смысл… смысл не менялся. Осторожно, как сапёры на минном поле, предложили озвученный ранее вариант, пряча взгляд. Было от чего. Зверское, не объяснимое ничем и никем стечение обстоятельств, которое поставило перед невозможным выбором.
Необходимо было принять решение. Игнат знал, какое именно, и не мог решиться на очевидный, казалось бы, выход. Раньше, в прошлой жизни, ему попадались посты в социальных сетях на подобную тематику. Он всегда их пролистывал, как информационный мусор, не стоящий внимания. Иногда вчитывался и не понимал спорящих с пеной у рта безумцев.
Теперь же сам столкнулся со всего размаха, врезался как в бетонную стену в то, что большинство людей игнорирует. Сидел, оглушённый собственными мыслями, а главное – чувствами. И ещё страхом. Жутким, нечеловеческим ужасом обречённого человека. Наверное, подобное чувствуют приговорённые к расстрелу, стоя у стены.
Игнат умел убивать, готов был принять смерть – это было его работой, тем, чему его учили всю сознательную жизнь. Но выбрать между жизнью собственного ребёнка и душой Шуры, в существование которой она верила, он не мог. Пока не мог. Благо, время терпело.
Периферическим зрением увидел, вернее, почувствовал, что встал Олег, который до той поры всё это время сидел рядом, не привлекая к себе внимания – понимал, что брату не до него. В самом конце коридора появилась высокая, широкоплечая фигура Фёдора: он шёл, сдерживая шаг. За его спиной, еле перебирая ногами, шаркая, плёлся Пётр Барханов. Полина, одетая в мирскую одежду, поддерживала старика.
Старика… Всего-то несколько месяцев назад этот человек с цепким взглядом и прямой спиной, был кем угодно, но не скрюченным, старым дедом.
Что там говорил Алексей Викторович? Подготовьте родителей? Как? Как возможно подготовить родителей к гибели собственного дитя? Игнату приходилось смотреть в глаза родным погибших товарищей, но те были мужчинами, выбравшими стезю военных. Порой сопливыми пацанами, но всё-таки мужчинами. Люба – женщина, дочь, сестра, мать – быть готовым к её смерти невозможно.
– Что? – только и произнёс Пётр, когда подошёл к вставшему навстречу Игнату.
– Лучше вам поговорить с врачом, – не стал тянуть тот, коротко кивнул молчащему Фёдору, глянул на понурую Полину, сделал шаг в сторону, пропуская вперёд Петра. – Я провожу.
Алексей Викторович окинул Игната недовольным взглядом, перевёл глаза на Петра, сдержанно вздохнул, пропустил отца пациентки в кабинет, молча давая понять, что посторонним здесь не место. Игнат и не рассчитывал. Хватало своей печали. Просто не оставишь старика – теперь уже старика, – наедине со своим горем. Не отбросишь в сторону то, что Люба – не посторонний человек, единоверка. «Своя».
Игнат остался у кабинета подпирать стену. Тут же подошёл Фёдор, положил широкую ладонь на плечо брата, проговорил неловкие слова утешения.
– Как Шура? – спросил он после недолгого молчания. – Без изменений?
Игнат понимал, что основные новости были известны всем Калугиным без исключения, не знали лишь самые младшие, остальные сплотились тесным кольцом вокруг несчастья, готовые помочь, подхватить в любой момент. Не могли они знать лишь одного – положения Шуры, но этим Игнат не собирался делиться ни с кем. Если всё сложится, то даже жене не расскажет…
Грех? Вот пусть его и карает Бог, со всеми святыми заодно, которые позволили случиться тому, что случилось!
– Без, – коротко ответил Игнат.
– Это хорошо, – попыталась утешить Полина. – Стабильное состояние – это всегда хорошо.
– Наверное, – кивнул Игнат, чтобы как-то разбавить натянутую беседу, спросил: – Елена Ивановна не приехала?
Странно, что мать не примчалась к единственной дочери при таких-то обстоятельствах – эта мысль проскочила вскользь, не занимая надолго голову, тем более сердце. Нет и нет, значит, есть на то причины.
– Инсульт у неё, – вздохнула Полина. – Мы билеты купили, собрались, Михаил приехал на станцию всех везти. Лена на пороге дома упала. Скорую вызвали, те сначала в районную больницу доставили, оттуда в областную направили. Когда ещё при памяти была, велела Петру сюда ехать. С ней Марина отправилась, не бросишь человека, а мы сюда.
– Дети с кем?
– С Михаилом, Лёша должен приехать, да и Маша уже взрослая, – кивнул Фёдор. – Горе когда, помогать следует.
«Взрослая… Двенадцать лет», – пролетело в мыслях Игната.
Его, генеральского сынка, в школу на служебном автомобиле возили в такую пору, на зависть одноклассникам. Племянница же на хозяйстве осталась. «На хозяйстве» – не игра слов, а полный двор скотины, дом и двое младших детей. Михаил поможет, в хлев девочку не пустит, но сам по себе груз ответственности, возложенный на хрупкие плечи девочки, удивлял.
В это время распахнулась дверь кабинета, вышел Алексей Викторович. Бросил всё тот же хмурый взгляд сначала на Игната, потом на сопровождающих, кивнул в сторону появившегося в проёме Петра и двинулся вдоль коридора.
Пётр засеменил следом, с трудом переставляя ноги. Полина тут же взяла его под руку, придерживая, помогая. Оставила лишь у дверей в реанимацию, куда сначала зашёл врач, а потом, еле волочась, Пётр.
Точно так же вышли минут через десять. Игнат поднял взгляд на мимо проходящего Алексея Викторовича – тот был хмур, губы поджаты в тонкую линию, серые глаза смотрели буквально в никуда, словно сквозь стены, стулья, посетителей, которым не место здесь, но приказ сверху – не выгонять. Белых халат, накинутый поверх хирургического костюма, слегка тяжёлая походка уставшего человека. Сколько он не спал?..
– Вы бы шли домой, – вдруг остановился врач напротив Игната. – К вечеру вас пустят к жене, пока новостей никаких нет, и в ближайшие часы не будет.
– Во сколько? – встрепенулся Игнат.
– Не от меня зависит, не раньше восемнадцати.
– Я подожду.
– Дело ваше, – только и ответил Алексей Викторович, бросил горький взгляд на Петра и поспешил по своим делам.
Пётр вышел, постоял у стены, опустив голову. Седые волосы топорщились, выглядели неухоженными, руки тряслись мелкой дрожью, ноги подкашивались. Подошёл Фёдор, поддержал, подвёл к стулу. Из дверей реанимации выглянула медицинская сестра, посмотрела озадачено на посетителя:
– Если плохо станет, сразу говорите, – произнесла она в пространство и скрылась за дверью.
– Вот и попрощался, – тяжело, осипшим голосом сказал Пётр.
