– Умирать она вздумала, – матерился на все лады врач. – Сначала заслуженного выходного лишила, теперь в мою смену демарш затеяла! Лия! – Алексей Викторович на секунду остановился, оглянулся на раскрасневшуюся блондинку, помолчал секунду, потом продолжил: – Лия, найди мне Егорова.
– Но он же отдыхает…
– Отдыхать на том свете будет, когда нас за показатели сначала отымеют, а потом высушат! – на самом деле он выразился более экспрессивно, у несчастной Лии покраснел даже затылок. – Егорова мне найди! Сейчас же!
Через миг Лия неслась в сторону лифтов, на бегу набирая что-то на телефоне, а за спиной Алексея Викторовича громыхнула дверь в кабинет, в котором сутки назад Игнат беседовал с Риткой. Как же давно это было… Бесконечное множество лет назад.
Ещё через время Алексей Викторович промчался мимо Игната, на доли секунды задержал взгляд на Петре, и скрылся из вида. Из реанимации выкатили Любу – бледную, как сама смерть. Игнату пришлось подхватить старика: тот сильно покачнулся, когда резко подскочил, увидев дочь. Хорошо, что каталка почти сразу исчезла с глаз, скрытая ближайшими дверями.
Приехал Николай, чтобы забрать Петра, который временно расположился у них с Леной. Калугины посчитали, что так будет удобней. От старших добираться долго и неудобно, Олег жил ещё дальше. Квартира Николая казалась лучшим вариантом: располагалась всего-то в сорока минутах езды от госпиталя, а дома постоянно находились Лена и няня, выражающая готовность прийти на выручку в любой момент.
Пётр, естественно, никуда не поехал, заявил, что с места не сдвинется, пока не узнает, что с дочерью. Надо будет, жить останется в этом проклятом холле. Уговорить старика не удалось, однако никто сильно и не пытался. Николай отправился домой, заверив, что Пётр может смело приезжать в любое время дня и ночи, и оставив под окнами больницы водителя с машиной.
Игнат тоже отправился домой после короткой беседы с врачом и такого же короткого посещения Шуры, которая была бледнее вчерашнего, но казалось, безмятежно спала.
Утром Калугин узнал, что Люба жива. Алексей Викторович сдержал витиеватое слово, не дал испортить статистику уважаемому заведению, заодно не позволил увеличиться на еще одну могилу личному кладбищу. Шура же пришла в себя, спрашивала про мужа, беспокоилась и вообще чувствовала себя значительно лучше. Она оставалась в палате интенсивной терапии скорее для подстраховки. Рисковать здоровьем невестки генерала Калугина желающих не нашлось.
Через несколько дней Шуру перевели в отдельную палату с видом на шумный город. Люба оставалась в реанимации, но главное – живая. «В рубашке родилась», – переговаривался медицинский персонал. Игнат же слышал, Алексей Викторович делился с Анатолием Павловичем – реаниматологом, что Барханова сказала, мол, жить не хочет, но будет, поскольку нужна сыну.
Люба нужна сыну, необходима. Папаша Кирюшки всё-таки объявился в больнице, где боролась за жизнь его бывшая жена. Скорбно постоял в коридоре, тряся полиэтиленовым пакетом с тремя грейпфрутами для болящей, а потом заявил, что ребёнок ему не нужен.
Конечно, если заставят – он выразительно покосился на генерала, полковника и представительного донельзя Николая Калугиных, – он парня заберёт. Но только с «алиментами» от Любы, чтобы с первого дня пребывания в его семье все расходы оплатила. Дитё – не игрушка. Его кормить надо не меньше трёх раз в день, одевать. За садик платить, пусть и муниципальный, без причуд новомодных, а денег стоит. У него же новая семья, свой ребёнок должен родиться через несколько месяцев.
Вторая жена категорически против появления в их доме приблудыша от первой. Станет она заниматься с Кириллом или нет, папаша не знал, но похоже, был уверен, что не будет, а ему самому такую ношу не потянуть. Куда ему ребёнок? В будние дни садик, может, круглосуточный найдёт, а в выходные с собой в маршрутку?
Деньги, опять же. Они и без того еле концы с концами сводят, свое бы дитя прокормить, в хороший сад, потом школу устроить, Бог даст – институт. Отнимать от своего ради чужого – дураков нет. Но коли заставят… то он человек порядочный, проблем с законом отродясь не имел и не собирался.
Не имел и не имел, – рассудил Игнат. Взял малохольного за шкварник, оттащил в полагающуюся инстанцию, заставил оформить документально отказ от сына.
По правде говоря, мужика понять можно было. Женщин, готовых принять ребёнка от бывшей, Игнат на пальцах одной руки пересчитать мог. Все артачились, считали потраченные на ребёнка копейки, даже если муж золотом осыпал с головы до ног. Своя рубашка ближе к телу, а тут дитё – живой человек, бесконечный источник проблем, главное – расходов. Лучше эти денежки на своего, единокровного потратить или в баре с подружками прокутить, но дать приблудышу от чужой бабы и мужа лишнюю копейку? Да лучше сдохнуть!
Сермяжная правда, с какой стороны не приукрашивай. Кому лишние проблемы в семье нужны? Вот и бывшему мужу Любы проблемы не нужны были.
И всё-таки Игната корёжило от происходящего. Вспоминалось впитанное с молоком матери: детей Бог даёт. Любые здравые, покрытые коростой циничности истины не могли пересилить воспитание, те самые глубинные корни, которые и заставили его искать жену среди «своих».
Шустрая Лена времени даром не теряла. Всё разузнала, организовала, оттащила разваливающегося на глазах Петра в опеку, сидела рядом, пока тот заполнял бумаги, разговаривала, доказывала, пару раз поругалась вдрызг, однако Пётр Барханов всё же получил временную опеку над внуком.
Правда, в случае, если Люба не выкарабкается или останется глубоким инвалидом, вопрос с Кирюшкой встанет снова, в этот раз ребром. Дедушке с бабушкой постоянную опеку могут не дать. Один старый, другая прикована к постели вследствие инсульта, к тому же старики живут в богом и чёртом забытом селе, ещё и сектанты какие-то…. Старший брат Любы, живущий в Европе, не мог не то что оформить опеку, но и приехать на родину. Накуролесил по молодости – теперь расхлёбывал. Младший рвался изо всех сил, но отдадут ли ребёнка за границу, в Австралию – вопрос открытый.
Родители бывшего мужа открестились от внука с ещё большим рвением, чем их сын. Они уже немолодые, немощные – аж за пятьдесят годков перевалило. Да и внук скоро от снохи родится, помощь нужна будет. Не потянут они Любиного сына, никак не потянут.
Оставались Фёдор с Полиной, которым потерять ребёнка, крещеного в их согласии – смерти подобно. Игнат с Шурой, да Николай с Леной, на худой конец – Михаил с Мариной. Михаил хоть и инвалид, но дееспособный, с постоянным доходом, жена его тоже подходила по всем статьям.
Решили, что ШПР пройдут все Калугины, документы соберут тоже. Лишним не будет точно. Дитя из своего согласия по детским домам маяться не станет, тем более – в чужой вере воспитываться. В идеале, конечно, Фёдору с Полиной забрать бы Кирюшку – всё-таки многодетная семья, ребёнок не чудо чудное, диво дивное, как для Игната, но и Игнат задумывался о такой возможности. Одного ребёнка Бог забрал, второго дал?
Подвис вопрос с Кирюшкой, как с жизнью и смертью Любы. Благо, забирать после больницы было куда. Нашлось у Николая место для второй детской, Полина вызвалась помочь на первых порах, а потом…
