Пришлось Шуре съесть всё, что принёс Игнат – готовила Ангелина Петровна, которую он снова взял на работу, на этот раз надолго. Пришлось Шуре смириться с тем, что основная её задача сейчас – это собственное здоровье и учёба, последнее – если не передумает. Заочно согласиться с тем, что хозяйством будет заниматься помощница. Никакой крамолы в этом нет, тем более, Ангелина Петровна тоже староверка, принадлежавшая к беспоповскому согласию, пусть и другому. Это всё-таки лучше, чем человек, совсем чуждый старообрядчеству. Про запрет скверны Ангелина Петровна знала, многие нюансы в быту понимала, готова была придерживаться, если Шуре необходимо.
После оделись. Игнат споро, Шура медленно, пока справлялась с ботинками – раскраснелась не на шутку, но от помощи упрямо отказывалась. Нужно было восстанавливаться, даже простая физическая активность давалась с трудом, однако опускать руки Шура себе не позволяла.
В лифте быстро прочитала молитву – Игнат это понял по губам. По обыкновению промолчал. Укрепил в ней веру новый наставник, что, положа руку на сердце, не могло Калугина радовать, только старик и силы жить Шуре вернул, интерес к миру. Что ж… пусть так.
Гуляли недолго, шли по дорожкам небольшой парковой зоны вокруг больницы, иногда присаживались на стоявшие там же лавочки, всегда на считанные минуты – Игнат боялся, что Шура простудится, только воспаления лёгких сейчас не хватало.
Разговаривали. Шура часто рассказывала про Кандалы, как жила там, что видела, про нехитрый быт, сельский уклад. Про семью – маму, отца, сестёр.
Женя старше Насти почти на шесть лет, а вот между Шурой и Настей всего-то год разницы. Больше детей не было – бог не дал. На самом деле врачи запретили. Женя родилась сама, естественным путём, а вот с младшими дочками делали кесарево сечение, ещё и через год!
Женя однажды сказала, что после второй подобной операции женщине должны делать стерилизацию, «перевязывание труб», но мама категорически отказалась, грозилась поджечь себя, если тронут – вот врачи и не стали связываться с «сумасшедшей».
Отец себя сразу «отстранил» от мамы. Они даже спали в разных кроватях, никогда не обнимались, за руки не держались, жили, как чужие люди. Шура не придавала этому значения, сначала думала, что все семьи такие, когда подросла – удивлялась про себя. Дружинины, например, старообрядцы, а глава семейства и улыбнётся, и приобнимет жену на людях. Фёдор Калугин вообще в щеку Полину поцеловать мог!
Умерла мама от кровотечения. Женя сказала, выкидыш был, а она в больницу не поехала, знала – врачи беременность сохранять не станут, «выскоблят». Она в том возрасте была, когда считается, что забеременеть нельзя. Господь иначе распорядился.
Всё это Шура выяснила через несколько лет после смерти мамы, до этого о чём-то догадывалась, о чём-то помыслить не могла. Не задумывалась особенно, некогда было. Сначала пришлось из города в Кандалы возвращаться. Обидно было до слёз! Конечно, наскрести на вебинар или онлайн курсы по ювелирному мастерству она могла. Только какой в том смысл, кому те знания нужны? Желающих покупать ювелирные изделия авторской работы в Кандалах днём с огнём не отыщешь. Забыла свою мечту, не успев помечтать толком. Потом хозяйственные нужды захватили – когда думать, рассуждать? Сейчас время появилось, лезет в голову ерунда всякая…
Женя вышла замуж по большой любви, огромной. Будущий муж красиво за ней ухаживал, на машине через день приезжал, цветы дарил, шары воздушные. Окружающие завидовали, отец ругался. Говорил: куда лезешь, ненормальная?! Благословлять дочь отказался, та обиделась страшно, смертельно поругалась и ушла из дома, хлопнув дверями. Отца с сёстрами на свадьбу не позвала.
Настя два раза ночевать не пришла домой, на третий отец на порог не пустил, велел идти туда, где ночи проводила. Шура плакала, умоляла отца разрешить сестре остаться. Куда той идти? Женя вышла замуж за чужака – хорошим это не закончилось. И у Насти не завершится, тем более, будущая свекровь ненавидела её, «староверка», «скурёха общинная» – самое приличное, что говорила она потенциальной невестке.
Жених не слушал, но ведь и не спорил, не заступался за Настю, а вскоре после свадьбы начал повторять за матерью. Говорил, что та права была – сломала ему Настя жизнь. Жил бы сейчас в городе, кум королю был, а со скурёхой остаётся пустые щи хлебать. Бить начал. Он лупит, свекровь рядом пляшет, нашёптывает. Уходить Насте некуда – отец не примет отрезанный ломоть. Шура опасалась, что не выдержит однажды сестра – застрелит мужа. В доме никто не прячет оружие.
Игнат слушал, удивлялся, недоумевал, однако высказывать своё мнение не спешил. Его не спрашивали – это раз, лишь делились. Критикуешь – предлагай, это два. Ничего предложить Игнат не мог, брать на себя ответственность за сестёр жены он не собирался. Ему надо Шуру вылечить, проследить за её реабилитацией после произошедшего и в торговом центре, и в детстве. Две другие дочери Ермолина – его печаль. Захотят выбраться – догадаются попросить помощи, а «причинять добро» резона он не видел. Шура ведь старается, топорщит иголки, фырчит перепугано, но упрямо идёт навстречу своим крошечным мечтам, переступает через страхи, значит, и Настя с Женей смогут.
В свою очередь Игнат рассказывал о себе, семье, братьях и сестрах. О Фёдоре с Михаилом, которые попали в армию в разгар военной кампании, будучи сопливыми выпускниками военного училища. Отец ничего не успел сделать, вернее, не захотел. Степан Миронович всегда был принципиальным, не отмазывал от трудностей той стези, которую выбрали сыновья. По службе продвигал, но если полагалось для повышения грязь с потом месить, в заднице мира долг родине отдавать – отправятся.
Фёдор с группой бойцов выводил детский дом из осаждённого города, с ним, естественно, был Михаил. Куда нитка – туда и иголка. Каким-то бесом среди руин оставались не меньше пятнадцати детей разного возраста, воспитательница – пожилая, тучная женщина, которая нуждалась в помощи не меньше подопечных, и директор в точно таком же плачевном положении. Казалось бы – дан зелёный коридор, выделен покорёженный, но всё же на ходу автобус, даже солярку отыскали. Не тут-то было. Налетели, откуда не ждали. Свои? Чужие? В сутолоке боя не разобрать.
Взрыв произошёл как раз в том месте, где находился Михаил, на глазах Фёдора. Вместо того чтобы рвануть к брату, он сначала принял огонь на себя, после вывез-таки несчастный автобус с насмерть перепуганными детьми и женщинами. Лишь через несколько часов узнал, что Михаил был жив, когда его захватили в плен. Это в кино военнопленных держат в камерах, с сомнительным, но всё-таки комфортом. В реальности, в то время это была яма, в лучшем случае – с грязью.
За сына высокого чина могли отстегнуть хорошие бабки, вот только сын мог не дожить до освобождения из плена. Фёдор, наплевав на устав, командование, родного отца, здравый смысл, отправился на «замену брату». Импульсивный, непродуманный поступок малолетки, не офицера. Не зря в ту пору ещё будущий генерал говорил, что старшему сыну не место в армии, тем более на военных действиях – слишком мягкий, гражданский до мозга костей.
На «обмен» пошли. Живой, здоровый лейтенант продержится дольше, да и польза от него имелась – физически сильный парень «в хозяйстве» пригодится. Выбросили Михаила у дороги, где, спустя несколько часов, его подобрали наши ребята, уже без сознания, изувеченного. Отправили в госпиталь, второй, третий…
