Позже Саша впервые находился в её спальне, сидел на корточках у кровати, обрабатывал раны Алисы, стирая следы крови со ступней и слёзы со щёк. Алиса судорожно всхлипывала и говорила, говорила, говорила…
Она говорила о технике игры, обучения, педагогах и планах. Судорожно шептала о том, что расстояние не имеет значение. Если есть любовь – километры неважны. Она сможет встречаться с Сашей, обязательно сможет. Не так и далеко Америка от Лондона… Всего лишь океан.
У неё будут каникулы, у него выходные. Ведь будут? Будут?
Саша кивал, улыбался, пряча отчаяние в льдистом взгляде. Конечно, расстояние неважно. Между ними всего лишь океан. Действительно, будут каникулы, выходные, праздники. Любовь на расстоянии только крепче. Саша со всем соглашался.
Согласился он и на то, чтобы остаться на ночь в спальне Алисы. Целовал всю ночь до одури, темноты в глазах, дрожи в руках, захлёбывающегося сердцебиения.
Согласился на то, чтобы Алиса проводила его в аэропорт. Держал за руку, а потом обнимал с такой силой, что казалось – она задохнётся, попросту умрёт от асфиксии, и это всё равно лучше, чем расставание с Сашей…
Согласился, что скоро, очень скоро они встретятся. Улыбнулся на прощание, сверкнув синим-синим взглядом, от которого у Алисы подкосились коленки и выступили льдистые мурашки на спине. Подмигнул, засмеялся, потребовал, чтобы Алиса не плакала. Никогда-никогда не плакала.
– Девочка, – сказал он, обводя большим пальцем контур её губ. – Моя девочка…
– А ты мой, – прошептала Алиса.
– Твой, – согласился Саша.
И ушёл.
Алиса вышла из стеклянных дверей терминала, слушая, как звук взлетающего самолёта разламывает грудную клетку, терзает сердце, раздирает душу, раздваивает жизнь, разделяя её океаном.
Анна Эмон, неизменная, непоколебимая, с царственной осанкой стояла у автомобиля папы, открыв заднюю дверь. Алиса приехала с Сашей на такси, пообещав ему, что сразу по отлёту таким же способом доберётся домой. О том, что бабушка приехала, внучка не подозревала.
Водитель не отреагировал на слёзы Алисы, ему платили не за сочувствие к дочери работодателя. Папа ночью в скором порядке улетел в Швецию – экстренная ситуация, требующая личного присутствия. Мама осталась в городской квартире, накопилось море дел, к тому же, срочно потребовался курс массажа у мануального терапевта. Мигрень, мучившая маму не первый год, дала о себе знать именно в этот день. Сёмка был погружён в свой беззаботный, полный смелых планов и удивительных открытий детский мир.
И только Анна Эмон взяла сухой рукой трясущуюся руку внучки, отдала распоряжение водителю, а через два часа слушала игру воспитанницы, недовольно перебирая пальцами.
Пропустить неделю занятий! Возмутительно…
_________________________________
* Здесь и далее вольный перевод труда «Ideen zu einer Aesthetik der Tonkunst» (1806) Кристиана Шубарта «Идеи для эстетики музыкального искусства»
Глава 26
Осень в Лондон в тот год пришла рано. В начале сентября зачастил моросящий мелкий дождь, а октябрь встретил заунывными, нескончаемыми порывами ветра.
Элис постоянно мёрзла, готова была закутаться в меховые варежки и пуховый платок, если бы такие имелись в её гардеробе. Холодно было в помещениях академии, концертных залах, где проходили бесконечные репетиции, в общественном транспорте, на улице и дома. Впрочем, наверняка пронизывающий, сырой холод лишь чудился Элис Эмон.
Чинция Тедеско, с которой Элис встречалась несколько раз в неделю по пути на учёбу, в небольшой, уютной кофейне, одевалась легко, игнорируя платки, шапки, капюшоны и даже зонты. Она словно жила в бесконечном ожидании лета, нисколько не сомневаясь, что так и случится. И однажды на хмурый, туманный Лондон прольётся горячее солнце Италии.
Подруга постоянно расспрашивала Элис о новостях, с игривой улыбкой интересовалась личной жизнью, молодыми людьми, которых, по убеждению Чинции, Элис должна была сражать наповал одним фактом своего появления на свет, что говорить про врождённое изящество фарфоровой статуэтки и обворожительную улыбку. Элис нечего было ответить, она отшучивалась, говорила о том, что учится много и плодотворно, к тому же на носу Рождественское выступление в Королевском театре «Ковент-Гарден», а сразу после Рождества начнётся подготовка к международному конкурсу скрипачей имени Леопольда Ауэра в родном городе, а до этого конкурс в Женеве… Жизнь Элис Эмон была насыщенна, полна до самых краёв планами, стремлениями, учёбой, репетициями, практически безостановочной, выматывающей работой.
А ещё холодом и гнетущим, одуряющим одиночеством. Элис по-прежнему не могла находиться в квартире одна. Несмотря на то, что дома она лишь ночевала, даже ела в последнее время на бегу, в маленьких ресторанчиках, а то и в фастфуде, проводя остальное время в академии или пропадая в репетиционных залах, мысль о том, что вернувшись, она найдёт пустоту – угнетала.
Она пыталась искать соседку, но быстро отбросила эту затею. Для знакомства с потенциальным соарендатором нужно время, а все свободные минуты, даже не часы, Элис забивала игрой на инструменте, не позволяя себе ни мгновения праздности – иначе можно погибнуть от грусти.
Элис Эмон была убеждена – останься она наедине с гнетущими мыслями, умрёт от тоски. Бесконечной, безостановочной и выматывающей, как зубная боль без обезболивания. Тоски по Саше. Обезболиванием стала изнуряющая учёба и стихи volitare. Было в увлечении чьими-то мыслями, вылитыми на экран в цифровом формате, что-то нездоровое, при этом приносящее неминуемое успокоение. Стихи volitare были созвучны каждому вздоху Элис.
Придя в себя после отъезда Саши, собрав в кулак то, что Анна Эмон называла силой воли, Элис заглянула на страницу неизвестного поэта, там было пусто. Последнее обновление – за четыре дня до отлёта Элис из Лондона в Питер, считай, в прошлой жизни. В минувшей вечности.
Потом она летала в Барселону, бродила по парку Гуэль, пытаясь впитать пряничность окружающих видов, атмосферу всеобщего веселья. Позже отправилась в Италию, жила неделю в Риме, бесцельно бродила по улицам, игнорируя туристические маршруты. Закончила же свой тур в Португалии, на мысе Рока Пиренейского полуострова.
Конечно, Элис занималась по несколько часов в день, жизни без инструмента она не представляла. Руки сами тянулись к футляру, пальцы обхватывали гриф, чувствуя подушечками струны. И точно так же автоматически – становившимся навязчивым рефлексом – проверяла страницу молчавшего volitare. Почему-то казалось, что новые строчки обязательно помогут, омоют живительным теплом озябшее тело Элис, вдохнут новую жизнь в тоскующую душу.
Всего этого она не могла рассказать ни Чинции, ни кому-то другому. Даже Саше… Саше тем более не смела. Ему она рассказывала о своих успехах, делилась впечатлениями, отправляла фотографии и забавные селфи, но чаще… Чаще делалась грандиозными планами покорить мировую сцену.
