Чуть позже приехали взволнованные родители, хотя по телефону Элис заверила, что посещение совершенно лишнее. Мама бесконечно плакала, улыбалась, снова плакала, папа обнимал жену привычным жестом и разглядывал внучку с нескрываемым интересом, широко и открыто улыбаясь. Не возникало сомнений: маленький человечек в комбинезончике с яркими утятами был родной для него.
С выражением неподдельного ужаса на лице заглянул взлохмаченный Сёмка, взглядом обшарил цветные стены палаты, уставился на сестру, внимательно изучая то, что видит, перевёл взгляд на люльку, стоящую рядом с кроватью родившей.
– Ищешь лужи крови и акушера с топором? – фыркнула Элис.
– Типа того, – буркнул Сёмка и отважно сделал несколько шагов вперёд. Встал над малышкой, долго сверлил взглядом, пока не произнёс: – А она ничего, на человека похожа.
Щербаков-старший закатился в громогласном, довольном смехе, захватывая в медвежьи объятия сына, дочь, внучку и хлюпающую носом жену.
Элис нетерпеливо посмотрела на часы, самолёт Саши приземлился. О родах ему сообщил Пол, как только стало ясно – лучшая половина дуэта надумала рожать, невзирая на согласованное расписание Гиббс. К слову, Пол, как верный рыцарь, просидел всё время в коридоре, с ним осталась Адела, по домам они отправились лишь когда врач заверил: с новорождённой и роженицей всё в порядке, но Элис Эмон желает побыть одна.
Элис действительно никого не хотела видеть, она была слишком растеряна, чтобы выдавить из себя подобие улыбки. Единственный человек, в котором она нуждалась – это Саша. В это время самолёт с её мужем на борту рассекал воздушные потоки над океаном.
– Здравствуй, Алиса Щербакова, – наконец-то услышала она то, что было необходимо больше всего на свете.
Сильнее кислорода нужен голос мужа, льдистый взгляд самых бездонных в мире голубых глаз, с появившимися морщинками у самых краешков – там она обожала оставлять лёгкие поцелуи, скользя сухими губами по векам, ресницам, опускаться к вискам, и ниже, к колкой щетине.
Саша сел на краешек кровати, Элис подорвалась в раскрытые объятия. Родители спешно засобирались по неотложным делам, выскользнули из палаты, подгоняя недогадливого Сёмку. Впрочем, не такой и недогадливый был их сын.
– Совместное фото? – спросил от дверей брат. – Эксклюзивный материал, ты обещала, – напомнил он сестре. – Первое интервью со мной, – он уставился на чемпиона мира, чьи рекорды по сей день не побил ни один спортсмен.
Элис недовольно покосилась в сторону брата, но покорно дала сфотографировать себя рядом с Сашей и малышкой. Сёмка стал блогером, что, по мнению Элис Эмон, поборницы академического образования, не могло считаться профессией. Парень должен окончить школу, получить достойное образование, а только потом, встав на ноги, становиться блогером в качестве хобби. Однако Сёмка считал иначе. Школьные экзамены он сдавал экстерном, о продолжении образования не думал, вместо этого занимался продвижением собственного ютьюб-канала. Концепцию швыряло из стороны в сторону. То снимались ролики про путешествия, то светская хроника, то обзоры видеоигр.
В последнее время становились популярны интервью дерзкого парня со звёздами разной величины. В основном спорта. Первым интервьюируемым стал Александр Хокканен, он же отдал купленный когда-то таунхаус в пригороде Петербурга под студию Сёмки. Следом, в качестве жеста доброй воли, подтянулись несколько его приятелей по олимпийской сборной, потом и другие спортсмены стали давать согласие на работу с несовершеннолетним нахалом, задающим дерзкие, провокационные вопросы.
Элис Эмон не могла быть довольна таким положением вещей, но держала мнение при себе. В конце концов, мальчишка, по собственной глупости потерявший главную цель в жизни, нашёл в себе силы двигаться дальше, дело по душе, отдавался ему со всем жаром юного сердца – разве может быть что-то важнее?
– Ты пропустил концерт в Альберт Холле! – не выдержала Элис, когда родственники скрылись за дверью.
– Прости, – ответил Саша, разглядывая спящую малышку – собственную дочь. В мужских руках дочка казалась ещё меньше. Крохотные кулачки скрыты варежками для новорожденных, чепчик сполз на хмурящиеся бровки, ротик требовательно отрылся, а потом умиротворённо расслабился, словно малышка передумала плакать, решив дать родителям возможность побыть ещё немного вдвоём.
– Подержи, – Саша протянул дочку Алисе, она с трепетом приняла, всё ещё до конца не веря в собственное материнство. Настанет ли момент, когда она перестанет замирать, глядя на крошечное существо – собственного ребёнка.
Саша оглянулся, протянул руку к сборнику volitare, быстро перелистнул страницы, какое-то время смотрел на белый лист, потом достал ручку и начал что-то писать. Быстро-быстро. Ровным, знакомым Алисе с пятнадцати лет почерком.
– Что ты делаешь? – удивилась Элис.
– Пишу, чтобы не забыть… – странно ответил Саша.
– Не забыть что?
– То, что чувствую сейчас.
Он протянул книгу с исписанным листом, Алиса пробежала глазами по строчкам, строфам, буквам, нахмурилась, перечитала, вскинула взгляд на Сашу, её Сашу…
Словно лопнула невидимая струна, на которой она балансировала всё время с того самого мига на сцене Альберт Холла, когда поняла, что ребёнок появится на свет уже сегодня, до мига, когда встретилась с необходимым, как воздух, льдистым взглядом. Алиса плакала, никак не могла остановиться, и с каждой слезинкой становилось легче и легче. Напряжение последних часов, страх, чувство беспомощности отпускали, уступая место умиротворению.
Всё позади. Или, наоборот, впереди.
________________________________
* Volitare (лат) – плавающий.
