Название главного, титульного трека «Pilota Marret» на обложке оставалось без перевода. Написавший мне письмо меломан перевел его «Заблудившийся авиатор», и я пока принял эту версию. Скоро я, как одержимый, силился разобраться, о чем думал этот Анте, какие ключи может скрывать или, возможно, раскрывать такое название. Я съездил в столичную Центральную библиотеку и нашел там туристический разговорник по народному островному говору. У этого языка имелась письменная форма, подчинявшаяся правилам грамматики, синтаксиса, склонения и так далее, но из-за огромных размеров Архипелага Грез и буквально неисчислимого количества островов там ходили десятки, сотни диалектов. В сущности, «островной язык» лучше было понимать как устный, но поблизости не было никого, кто бы им владел, приходилось обходиться правилами из книжки.
Оказалось, что «Заблудившийся авиатор» может считаться адекватным переводом названия с той версии народного языка, какой пользуются в скоплении островов, именуемом Торкильской группой, – это как раз ближайшие острова к глондскому побережью. По-видимому, мой корреспондент считал торкильскую версию достаточно точной. Однако же родной остров Анте, Теммил, находился от Торкил по другую сторону мира. Я не имел представления, где именно. Он расположился в системе субтропических островов, известных на народном языке как острова Руллер; на местном диалекте «теммил» означало «перекрывающий воздух» или «душитель», а «руллер» – «плывущий аромат цветка».
Я запутался во всем этом и еще сильней грызся нетерпением узнать, что же сотворили с моей музыкой. Наконец удалось приблизительно перевести название альбома: «Образы моря». Я решил, что это достаточно близко к «Символам прилива», чтобы пренебречь разницей, и по окончании детективной работы ощутил вдруг себя сдувшимся и вымотанным. Азарт поисков меня покинул. Теперь я был словно человек, чей дом взломали, имущество разграбили, любимые вещи вывезли и растащили.
Поделать я ничего не мог; по крайней мере, не мог ничего придумать. Конечно, подумывал попытаться завести судебное дело о нарушении авторских прав, но все трудности такого процесса – полное мое неведение о законодательстве островов, время, которое бы на это ушло, не говоря уж о стоимости услуг юристов – делали его непрактичным. Я понимал, что уже потерял слишком много времени. Мне надоело жечь взглядом фотографию членов группы на обложке альбома: четверо растрепанных молодых людей, державшихся вызывающе, даже мятежно, худосочных, неопрятно одетых. Снимки лиц были смазаны из-за того, что дизайнер обложки зачем-то обработал их, придав чрезмерную контрастность: резкие монохроматические линии, глубокие тени и превратившиеся в белые пятна блики полностью съедали черты, делая их одинаково похожими на черепа. На фотографиях мог быть буквально кто угодно.
То были молодые люди, живущие за полсвета, столь далекие от меня музыкально и художест- венно, что мы не могли бы сказать друг другу ничего интересного; уж точно не о музыке. Их музыка, их пластинка представлялась мне грубой поделкой. Несмотря на явный успех, я предполагал, что вскоре ее ждет забвение.
Я чувствовал себя замаранным тем презрением к молодым музыкантам, которое сквозило в присланном мне письме, но знал, что единственный способ сладить с проблемой – это не обращать внимания на случившееся и двигаться дальше. Не я создал эту ситуацию. Я не хотел и не мог позволить себе конфликта с монсеньором Анте и его друзьями, но предпочел бы, чтобы он не крал у меня идеи.
Помимо этого источника беспокойства жизнь оставалась занятой и продуктивной. Вышло еще две долгоиграющих пластинки, одна из них как раз подгадала к моему сорокалетию. Она представила публике мою первую симфоническую работу, официально носившую название «Опус 37. Симфония № 1 ми-бемоль минор», а в обиходе более известную как «Морская симфония». Это название я надписал карандашом на первой странице партитуры, а на студии звукозаписи кто-то его заметил и подхватил.
«Морская симфония» вся была о воображении, мечтах, желаниях. Она воспевала острова, о существовании которых мне не доведется узнать, описывала окружавшие их моря, жизнь на поверхности и в глубинах, лодки и корабли, работающих людей, созданий, плывущих под волнами, но самое главное – воображаемые берега, дома, гавани, рифы, горы, бесконечные яркие виды островов, сгрудившихся на мелководье.
Постепенно успокоенный чувством творческой плодовитости, я начал забывать об Анте. То был, однако, мнимый расцвет, ибо вскоре меня поджидало нечто куда хуже плагиата. Истинный кризис, катастрофа, погружение жизни в хаос, – но не было ни намека на то, что меня ждет или как будут развиваться события. Все началось так благополучно.
10
Я вел переговоры с администрацией Федерального концертного зала в Глонд-городе о первом исполнении вживую «Морской симфонии», когда мне доставили большой запечатанный конверт. Внутри находилось пригласительное письмо. Предстоял зарубежный концертный тур, и мне предлагалось принять участие.
В планы оркестра входило дать серию выступлений на нескольких важных островах Архипелага Грез. «Предлагалось», пожалуй, не слишком подходящее слово, чтобы описать использованные в письме выражения. Меня буквально молили осчастливить затею своим присутствием, блистательным гением и т. п.
Я многократно прочел письмо, наслаждаясь не столько лестью и неприкрытой попыткой воздействовать на мое тщеславие, сколько мыслью о долгожданном путешествии по островам, столь священным для моего внутреннего мира. Имелось, однако, одно условие моего приглашения, и оно вовсе не радовало, создавая во мне внутренний конфликт.
Стоило мне вернуться домой, как я показал письмо Алинне, просто дав ей конверт и предложив заглянуть вовнутрь. Пока она проглядывала преувеличенно вежливое письмо, я старался не обнаруживать своих чувств.
– Ты доволен? – спросила она, еще держа письмо.
– Еще бы! Еще бы! – воскликнул я, понимая, что выкрикиваю эти слова ей в лицо, но потеряв на момент над собой контроль – столь сильные чувства меня обуревали. Весь день я сдерживал возбуждение, дожидаясь этой возможности поделиться известием с женой.
– Я так и думала, – заявила Алинна; мы обнялись и поцеловались.
– Значит, ты знала все заранее.
– Сандро, я уже много недель стараюсь найти способ включить тебя в этот тур. Они-то хотели тебя с самого начала, но боялись спросить, потому что не знали, что предложить. Боялись, что ты откажешься.
– Почему же ты мне не сказала?
Она вновь меня обняла.
– Иногда тебе трудно угодить.
Я отстранился и вновь взял письмо. Ее слова показались мне намеком, ведь она так хорошо меня знала.
– Ты же знаешь, что в тур я очень хочу, – сказал я. – Но они не хотят, чтобы я играл. Как они могут так со мной поступать? У меня два концерта, несколько сонат, новая симфония. А эти сюиты об островах! Они прямо просятся, чтобы я их сыграл. Я – лучший, единственный, кто может их исполнить. Если они не хотят моей игры, я бы мог дирижировать…
