Поднимаясь по трапу в обеденный зал, я заметил, что корабль замедлил ход. В окнах салона проплывали лебедки, краны, крыши складов и надстройки других судов. Двигатели издали глубокий скрежещущий звук, и я увидел, что мы подплываем к бетонному причалу.
К тому времени, как я позавтракал, корабль окончательно пришвартовался, и все готовились сходить на берег. Похоже, опять я от всех отстал. Поспешно пакуя сумку у себя в каюте, я вновь сравнил время на часах с показаниями хронометров. Те вновь изменились, то ли один еще больше отстал, то ли другой ушел вперед. Время ручных часов не совпадало ни с одним, отставая от обоих. Я завел часы, переставил их по «Mutlaq Vaqt», закончил собирать вещи и присоединился к толпе у сходней.
16
Сойдя с судна, мы пересекли широкий бетонный причал и были направлены сопровождающими к длинному и низкому зданию, отодвинутому чуть вглубь от пристани на огороженной территории. Всем пришлось самим нести свой багаж, страдая под палящим солнцем. Добравшись до ворот, мы были вынуждены остановиться, так как внутрь пускали по одному.
Вход в здание оказался довольно внушительным, с парой кирпичных колонн с каждой стороны. Над ним располагалась большая металлическая вывеска на островном языке, но пониже имелся перевод:
ВЕСЛЕРСКАЯ ПРИЕМНАЯ СЛУЖБА
УПРАВЛЕНИЕ ГАВАНИ
Еще выше развевался флаг – белое поле с темно-синей каймой и двумя символами посередине: большой, нарисованной линиями звезды и дерева.
Мы медленно продвигались вперед, изнемогая от жары. Почти никто ничего не говорил, только один-два человека жаловались на задержку. Я заметил Джиа, поспешно обходившую по краю нашу толпу, прижимая к груди планшетку для записей. Широкополая шляпа затеняла ей лицо, но все равно было видно, что девушке жарко и неуютно. Я обнаружил, что влажным воздухом трудно дышать, и понял, что корабль с его кондиционированным воздухом в салонах и каютах и продутыми ветерком открытыми палубами совсем не подготовил нас к условиям, которые могли встретиться на суше.
Наконец я добрался до ворот. За ними располагался небольшой двор, поросший травой, с клумбой огромных экзотических лиственных растений в центре. С одной стороны, поодаль от дорожки, был устроен навес, а под ним длинная скамья и несколько стульев. Там сидели или лежали семеро молодых людей обоего пола. Они не выказывали особого интереса к нашей толпе, продолжающей медленно продвигаться по саду, хотя большинство и смотрело примерно в нашем направлении. Одеты все были небрежно, а в двух или трех случаях – минимально. На всех широкополые шляпы, легкие рубашки, солнечные очки, сандалии.
Я рассматривал их, гадая, кто это и чего они здесь дожидаются. Один из юношей заметил мой взгляд и тут же уставился в ответ, но, видимо, уловил, что с моей стороны это лишь вялое любопытство, так что вновь отвернулся. Прежде чем я добрался до дверей здания, одна из молодых женщин тоже взглянула на меня в упор, словно бы с удивлением. Я постарался скроить по возможности нейтральную, ни к чему не обязывающую приветливую улыбку, но женщина не отреагировала и отвернулась. Я заметил, что к запястью ее подвешен нож с длинным лезвием на серебряной цепочке. Рассмотреть его как следует я не смог, потому что, поворачиваясь, девушка откинула его за спину.
Наконец я очутился внутри здания, где было прохладней, хотя и не сказать, что холодно. Здесь наши паспорта и въездные визы тщательно проверили и каждого в отдельности допросили о цели визита. К этому времени Джиа тоже прошла внутрь и, стоя возле барьера, смотрела и слушала. Я не мог понять, к чему подвергать всех одной и той же бессмысленной процедуре и почему монсеньор Акскон или сама Джиа не могли избавить нас от нее. Однако положение наше было не таково, чтобы спорить, да и в любом случае скоро все закончилось.
Перед зданием уже ждали два больших автобуса, чтобы отвезти нас в отель. Охлажденный воздух в салоне был настоящим удовольствием.
17
Так началось наше турне по островам, занявшее несколько недель, полных выступлений, работы и впечатлений. Подготовленные к поездке концерты в основном состояли из классического репертуара, но в них включили и несколько современных вещей, чтобы показать, какую музыку в Глонде пишут в наши дни. Среди них оказались и две из моих лучших малых работ. Музыкальный руководитель выбрал мой Концерт для фортепиано с оркестром ми-бемоль мажор, написанный несколько лет назад, и недавнюю оркестровую фантазию, которую я назвал «Марш одухотворенных женщин».
Концерт по расписанию исполнялся всего раз, на нашем последнем выступлении вместе с блестящей молодой пианисткой Кеа Уэллер. Она не участвовала в турне, потому что была островитянкой с Теммила, где нам предстояло последнее выступление. Никому из наших не приходилось с ней играть, но ее записи были доступны в Глонде. Перед концертом с Кеа придется порепетировать, но за ней укрепилась слава потрясающего виртуоза.
«Марш», фантазия, включал двадцатичетырехтактовую каденцию для скрипки соло, которую мне предложили исполнить на одном из концертов самому. Меня вдохновила на эту вещь демонстрация глондских женщин против войны в Глонд-городе. Неудивительно, что из-за политической сущности этой музыки выбор ее оказался под сомнением, ведь на островах властвует Соглашение о нейтралитете. Сам монсеньор Акскон объявил, что «Марш» не годится для островной аудитории, но я энергично встал на его защиту. Конечно, фантазия была направлена против войны, но против любой войны, а не только той, в которой мы сейчас участвуем. В любом случае эта музыка для меня имела особое значение, потому что одной из демонстранток была Алинна. Наконец, после примерно недельного обсуждения, все согласились включить «Марш» в репертуар. Его предстояло исполнить несколько раз в качестве короткого вступления, со мной в качестве солиста на одном из концертов ближе к концу турне, на острове Эгер.
В остальном мой музыкальный вклад оставался более или менее таким, как и планировалось с самого начала. Большей частью моя работа проходила вдали от глаз публики. На всех островах, начиная с Веслера, я ходил по школам, колледжам и студиям, встречался там с молодыми и начинающими музыкантами, слушал их игру или смотрел ноты, комментировал, хвалил, подбадривал. Мои замечания всегда оказывались положительными и восторженными.
И притом совершенно искренними. Я был непритворно впечатлен качеством работ молодых исполнителей и композиторов. Обычно их музыка была более традиционной, лиричной и романтической, чем та, которую мы слушали и писали в Глонде, – находившуюся под сильным влиянием милитаристских настроений, преобладавших на протяжении почти всей моей жизни. Для меня было приятно и ново выслушивать морские саги, прославление спортивных побед, любовные песни, эпические сказания об отважных деяниях, народные танцы.
Мы продвигались сквозь Архипелаг. Я опрометчиво предполагал, что он везде будет выглядеть примерно одинаково, но острова оказались бесконечно разнообразны и обладали множеством культурных различий.
Я пытался вести заметки, делал множество снимков, но в конце концов изрядные нагрузки и сложности постоянных переездов с острова на остров меня одолели. Вскоре мне уже вполне хватало отыскать кресло в тенечке на палубе судна, где я в тот момент оказывался, и лениво наблюдать, как проплывают мимо прекрасные острова.
