Перерыв груду почты, я нашел предыдущие письма от той же компании. Одно за другим они представляли все удлинявшуюся историю неплатежа: напоминания, требования, предупреждения, угрозы. Наконец терпение сдатчиков истощилось.
Хотя я был потрясен не только от неожиданности, но и от чувства несправедливости, все же более всего беспокоила загадочность всего этого. Как такое могло случиться?
Я просмотрел остальные письма, многие из которых были от поставщиков коммунальных услуг: счета за газ, электричество, воду, вывоз мусора, телефон, налоги на собственность – все оказалось сильно просрочено. После путешествия я располагал, по крайней мере временно, хорошей суммой в наличных, так что, прикинув в уме, я подсчитал, что самое насущное смогу выплатить сразу, а все остальное наверняка удастся погасить через день-два.
Просмотрев отчеты из банка, которые также отыскались в общей груде, я обнаружил, что обеспечен лучше, чем полагал. Агент регулярно присылал роялти за мои записи, и они успели поднакопиться. Богачом я не стал, но кризис невыплат разрешить вполне мог.
Тут я наконец заметил даты на конвертах.
25
Худшее было впереди. Еще до конца того первого утра я узнал, что мои родители мертвы.
Первым умер отец – ему было семьдесят восемь, и, слабый здоровьем, он скончался спустя всего шесть недель после моего отплытия на юг. Из грустной, путаной записки матери я не слишком уяснил, что именно случилось. Похоже, она писала вскоре после отцовской кончины. Тон записки был притворно-понимающим, но прорывались и ее истинные чувства: «Знаю, что ты в отъезде, и поездка важна для тебя, но…» Мало какое из предложений она заканчивала, а строчки прыгали. Мать всегда гордилась своим ровным, красивым почерком. Кажется, она не вполне сознавала смерть отца – похоже было, что его хватил удар, – путая ее то с по-прежнему необъяснимым исчезновением Джака, то с моим отъездом. Она потеряла всех троих. В одном месте мать спрашивала меня, когда я вернусь из армии. В другом говорила, что ей бесконечно меня недостает. Я едва мог владеть собой, читая эти слова. Было упоминание о похоронах, но не говорилось, где они состоялись. Мать ничего не писала ни о своем здоровье, ни о том, через что она прошла после потери мужа и сыновей. Рассказала, что пыталась навестить меня (хотя вроде бы помнила, что я в отъезде?), но не застала в квартире ни меня, ни Алинны.
Когда это случилось? Записка не была датирована. Написала ли ее мать при этом визите, сидя в коридоре под дверью? Или занесла позже, вернувшись? Сколько прошло с тех пор времени?
Это печальное послание протолкнули в почтовую щель, так что оно приземлилось на груду почты. Не было ни конверта, ни штампа, ни марки, а стало быть, и никакого ключа к тому, когда оно написано.
В другой части груды я обнаружил письмо от Селлы, младшей сестры матери, которая для меня на протяжении почти всей жизни оставалась фигурой далекой и вечно недовольной. Письмо было датировано, и я решил, что оно написано месяцев через шесть после записки матери. Селла не скрывала, что возлагает на меня вину за столь длительное отсутствие («ты же продолжал проводить там месяц за месяцем, не давая себе труда известить нас о своем местопребывании, или о том, как с тобой связаться, или когда ты пожелаешь вернуться – Малле говорила, что она тебя прощает, но я лично не уверена, что кто-либо другой, кроме матери, был бы столь снисходителен»). По крайней мере, в этом письме я нашел дату похорон и место погребения обоих моих родителей. Заодно в конверт был вложен счет от похоронной компании.
Но эти даты! Даже узнав их наконец, я по-прежнему ничего не понимал. Все было неправильно. Если верить Селле, похороны матери состоялись через восемь месяцев после моего отбытия, но ведь я проплавал меньше девяти недель!
Я почитал другие письма, обнаружив очередные требования выплат, и постепенно у меня начало складываться некоторое представление о том, когда что происходило, но ничуть не становилось яснее, как такое могло случиться. Прошло много месяцев; может быть, год или больше? Это же невозможно. Либо на всех вскрытых мной письмах и счетах стоят подложные даты, либо я потерял где-то несколько месяцев жизни.
А может быть, я не потерял их, а приобрел? Я никак не мог ухватить суть. Может быть, я утратил память за какой-то период? Если так, то как и когда, и где я провел все это время? Ничего травматического со мной не случалось, не было ни ударов по голове, ни контузий. Я помнил все путешествие в ярких красках: острова, корабли, концерты, все события, мысли и переживания.
Я сидел на полу в коридоре, прислонившись к стене, разбросав вокруг письма, счета и конверты, и чувствовал, что вся жизнь или память о жизни мне изменяют. Я потерял Алинну, потерял родителей, груды счетов растут, квартира пуста, холодна и опечатана. Все мое прошлое сгинуло.
Чуть позже, когда на меня снизошло ужасное ледяное спокойствие, я попытался оценить, сколько времени потерял или приобрел. Судя по выясненным событиям, а также по все более грозным датированным требованиям квартирных хозяев, прошедший период времени составлял примерно год и одиннадцать месяцев. Под конец того ужасного утра я подтвердил свои вычисления, выйдя на улицу и купив выпуск ежедневной газеты.
А объективные доказательства! Я путешествовал по островам чуть меньше девяти недель. Таким образом, должен был вернуться к середине зимы; но теперь я знал, что пропустил зиму, лето после нее, еще одну зиму, следующее лето и оказался здесь поздней осенью или в первые недели зимы, почти через два года после даты отбытия, в сезон туманов и обдирающего легкие глондского смога.
Я принялся прикидывать прошедшие события. Алинна, по-видимому, не платила за квартиру шесть месяцев, так что она съехала от пяти до семи месяцев назад. Отец умер в первую зиму моего отсутствия; мать, с разбитым сердцем, уверенная, что брошена сыновьями, последовала за ним в могилу девять недель спустя. Выходит, Алинна прожила после этого в нашей квартире еще целый год, прежде чем переехать? До весны нынешнего года? Но ведь ее здесь, по-видимому, не было, когда заходила мать и оставила записку. Это случилось намного раньше. Может быть, Алинна в то время уже здесь не жила? Впрочем, ее отсутствие в тот день могло объясняться и какой-нибудь простой причиной.
Я попытался представить, как могла подействовать на Алинну смерть родителей в мое отсутствие. Она всегда приязненно относилась к обоим, но то была прохладная приязнь из чувства долга, согретая лишь уважением.
Оглушенный и дезориентированный, я провел в городе весь день, делая звонки кредиторам, переводя деньги, принося извинения за просрочку и давая обещания, что такого впредь не случится, оплачивая пени, штрафы, просрочки и безобразно дорогие услуги юристов.
Музыка островов унеслась прочь.
Легкие болели от загрязненного воздуха, глаза слезились, горло ныло. В голове было пусто. Океана я не видел, да и небо-то едва различал. Передо мной стояла мрачная действительность: рухнувший брак, заброшенный дом, тоска, одиночество, утрата. И внутреннее беззвучие.
