60
Череда долгих плаваний меня вымотала, но после трех дней городского безделья я восстановил силы. Отоспался. Привык к тому, что снова нахожусь на твердой почве, и совершенно не тосковал по морской жизни, ставшей, казалось, частью моего повседневного существования. Персонал отеля перестирал всю мою одежду, да я еще и прикупил новой. Регулярно и хорошо питался, постриг отросшие и густые волосы, обезопасил свои финансы, переведя все средства в не принадлежавший сеньории Приморский банк, и обследовал город вместе со значительной частью окружающей местности.
Начинало, однако, сказываться чувство беспокойства, вызванное ненадежным проживанием в отеле, да и сам Теммил-Прибрежный начал приоткрывать свои недостатки.
Многое изменилось со времени моего прежнего визита. Большой отель, в котором останавливалась концертирующая группа, был не единственной потерей: большой зал, где мы давали заключительный концерт, тоже оказался закрыт. Точно так же он был заперт на замок и закрыт ставнями, да еще и охранники патрулировали вокруг. Меня не слишком вежливо выпроводили с участка. По пути, однако, я заметил большой щит, поставленный строительной компанией и объявлявший, что участок приобретен для новой застройки. Там планировалось соорудить дом престарелых, точнее, окруженный стеной жилой район на шестьдесят пять домиков для ушедшей на покой избранной публики. Я был потрясен и расстроен: хорошо оборудованный концертный зал всегда служит фокусом музыкальной деятельности, привлекая молодых исполнителей.
Вспомнив виденные мной кафе в Прибрежном, посещение которых составляло целую культуру, я отправился на поиски баров и ресторанов, которые когда-то посетил и где играли живую музыку. В одном месте на набережной тогда почти каждый день недели по вечерам выступал струнный квартет; другие бары неподалеку приглашали гитаристов, пианистов и певцов. Когда я пошел туда днем, трудно было понять, в котором из заведений могут сейчас играть музыку, но вечером оказалось еще хуже. После наступления темноты почти все они были закрыты. Многие кафе помельче из тех, что я видел в первый визит, оказались, похоже, перестроены в точки быстрого питания.
Из-за доминирующего над островом вулкана почва Теммила сделалась плодородной, и на ней обильно росли дикие цветы. На нижних склонах Гроннера выращивали виноград, а равнины в северной части острова приносили множество разных фруктов и овощей. Эти сведения я почерпнул из выпущенной сеньорией брошюры об острове.
Гроннер меня интересовал с самого начала, потому что раньше я никогда не жил в окрестностях действующего вулкана. Прибрежный располагался, собственно, на дальнем пологом склоне Гроннера, но, поскольку вулкан окружали несколько холмов поменьше, в городе нашлось мало мест, откуда можно было видеть конус горы или поднимавшийся над ней дым. По телевизору, находившемуся в номере отеля, мне удалось поймать местный канал, регулярно передававший данные и изображения с научных станций, установленных, чтобы следить за активностью вулкана. Каждый вечер шел выпуск новостей о состоянии горы; в то время, когда я появился на острове, утверждалось, что вулкан активен, но находится в стабильном состоянии, которому власти присвоили кодовое название уровня «Янтарный пониженный»; иными словами, вероятность извержения лавы или пепла была невелика. После семи дней моего пребывания на острове уровень повысили до «Янтарного среднего», но вероятность все еще оставалась низкой. Изредка в земле возникала небольшая дрожь, но те из местных жителей, с кем мне случалось разговаривать, утверждали, что это дело обычное. Самое сильное из зарегистрированных извержений произошло больше ста лет назад. Никто из-за горы нисколько не беспокоился, и скоро я тоже перестал волноваться.
Стало ясно, что какое бы впечатление Теммил ни произвел на меня при первом посещении, с тех пор многое изменилось. Признаков того, что я мог бы посчитать культурной деятельностью, осталось немного. Например, сохранился всего один книжный магазин, и его ассортимент казался мне скучным и банальным. Нашлось две картинных галереи недалеко от набережной, но, хотя обе утверждали, будто поддерживают местных художников, выставлялись там в основном пейзажи с видами гавани, береговых утесов и Гроннера, того заурядного типа, который можно найти во всех туристических местах. Театра не было, концертный зал закрылся, единственный кинотеатр был маленьким и крутил коммерческие фильмы. Зато на краю города имелся современный досуговый центр с бассейном, спортзалом и мастерскими.
В скором времени я усомнился в своем решении здесь поселиться. На Теммиле изменилось все, кроме природы, а красивые виды на Архипелаге были делом обычным.
Следовало решить, что делать. Выбор был прост. Я как следует обдумал возможность вернуться домой. Теммил оказался разочарованием, и мои долгие странствия потеряли весь смысл. Мысль о том, чтобы сдаться и вернуться на родину, угнетала меня, а уж сколько кораблей придется сменить по дороге, не хотелось и вспоминать. Никуда не делась и вероятность того, что по возвращении в Глонд меня арестуют. Этот вариант не казался мне реальным; ну так может быть, следовало двинуться дальше и найти другой остров? Потом, через шесть дней после моего прибытия в Теммил-Прибрежный, мне попалась реклама виллы, сдававшейся в аренду. На фотографиях она выглядела привлекательно, так что я пошел ее посмотреть, хотя и начал уже к этому времени проглядывать брошюры судовых линий.
Дом находился на склоне холма рядом с городом, на одну из частей которого оттуда открывался вид. Он стоял на полпути к вершине, в конце узкой тропы, проходившей среди поросших цветами склонов. Внутри имелось две больших гостиных и маленькая спальня на одного, с трех сторон дом был окружен балконом, служившим заодно навесом от солнца, а с одной из этих сторон открывался вид на море.
В одной из комнат стоял кабинетный рояль хорошего качества. Это решило дело. Я едва мог поверить такой удаче, поскольку знал, что без фортепиано не смогу вести нормальную жизнь. На скрипке я играл с удовольствием, но заниматься композицией на ней не мог. Стоило мне увидеть рояль, как я решил, что сниму дом, какие бы недостатки у него ни отыскались. Агент, который меня привел, притворился, что не обращает на инструмент внимания, но я не мог оторвать от рояля глаз. Наконец, агент заметил, что рояль привезли по запросу предыдущего жильца и, конечно, уберут перед моим вселением, но я о таком и слышать не хотел. Решение, как мне быть, вдруг оказалось принято. Я заплатил агенту вперед за двенадцать недель и четыре дня спустя перебрался на виллу.
Там я с самого начала почувствовал себя счастливым. Когда я садился за клавиши рояля, мне открывалась часть морского пространства с видом на Хакерлин за узким проливом и еще четырьмя островами, разбросанными дальше к горизонту. Мелководье у берега испещряли скалы, камни и рифы. Громмера видно не было, его заслоняли холмы. На склонах позади виллы рос густой лес.
В начале первого дня после переезда я спустился в город и приобрел большое количество нотной бумаги. Наконец-то во мне бурлило творческое возбуждение.
Быстро установился образ жизни, который был мне привычнее всего, и описать его можно лишь как творческое блаженство. Бесконечные странствия по Архипелагу оставили волшебные впечатления, и я чувствовал, как во мне клубится музыка островов. Сев за рояль впервые после долгого перерыва, я начал с простенькой вещицы, почти упражнения: написал сонату для фортепиано, мелодичную и традиционную; таков был мой личный способ возвращения к своему искусству. Названия ей давать не стал – просто Шестая соната для фортепиано, каковой она и являлась.
