– О чем вы говорите?
– Мы путешествовали по островам, вы и я. Конечно, не вместе, – оба мы это знаем. Но мы следовали одними путями. На восток и на запад. Через проливы, вслед за течениями, откликаясь на зов островов. Время обладает градуальным воздействием. Направление в конечном счете не имеет значения. Посмотрите на нас обоих! – Орманд стоял напротив и смотрел прямо на меня, протянув мне открытые ладони. – Вы в отличной физической форме для человека своего возраста.
– И вы также.
– Оба мы путешествовали по островам. Взгляните на меня.
Мы стояли довольно близко друг от друга. Мне вдруг удалось заглянуть за внешние признаки его молодости. Кожа Орманда была чиста, глаза блестели, волосы оставались густы. Он выглядел тренированным, крепким, быстрым. Выглядел, как здоровый человек лет тридцати – тридцати пяти. Так же смотрелся и я. Каждый день я с наслаждением пользовался возвращенной молодостью, дарованной мне градуалом.
Но за сильным телом Орманда, за его физической энергией я различал теперь нечто, связанное с его выражением лица, с манерой держаться. Было в нем какое-то чувство усталости, продолжительного знакомства с миром, долгой истории достижений, разочарований, надежд, счастья и отчаяния. Он выглядел, как человек, который долго странствовал и прожил намного дольше обычного срока.
– Пейте пиво, Сандро, – предложил он и поднес свою бутылку к губам, глотнув два-три раза. Отер рот тыльной стороной руки. Я заметил, что горлышко бутылки греется у меня в ладони, так что тоже отпил пива, пока оно было еще холодное. В том углу двора, где мы стояли, скопился вулканический пепел, то ли сдунутый туда ветром, то ли специально заметенный при уборке. Он уже покрывал мои сандалии и лип к голым лодыжкам. Я попытался его смахнуть, но не преуспел.
– То, что произошло с вами и мной, когда мы пересекали потоки градуала, происходит не с каждым, – продолжал Уэллер. – Моя жена, дочь, все мои друзья и соседи, прохожие на улицах, музыканты, с которыми я играю, любители музыки, приходящие нас послушать, – все они тоже путешествуют, тоже перемещаются на восток или запад, тоже пересекают проливы меж островов; но они не отвечают, не могут ответить, когда говорят острова.
– Говорят?
– Острова говорят. Мы оба знаем это, Сандро. Мы адепты.
– Почему вы использовали именно это слово?
– А какое слово выбрали бы вы?
– Не знаю. Я встречал во время путешествия нескольких адептов. Не знаю точно, кто или что…
– Знаю, вы должны были с ними встретиться. Их немало околачивается в наших морских портах. Кеа считает, что они все воры, но я им сочувствую. Они считают себя такими же, как мы, но мы от них отличаемся. Я хочу сказать, что мы обладаем теми же умениями, той же способностью чувствовать, что и они, но мы с вами музыканты, а они нет. Музыканты – не более великие адепты, но музыка позволяет нам сфокусировать восприятие островов, то, что мы слышим, когда говорят острова. Некоторые из моих знакомых адептов – приверженцы других искусств, среди них есть философы, писатели, живописцы, изобретатели, антрепренеры, врачи. Они тоже слышат голоса островов. Но таких адептов вы не найдете в ожидании у дверей службы Приема какого-нибудь островка. Те, кого вы встречали и, вероятно, встретите еще – это адепты, развившие мастерство в области градуального времени. Сдвиги времени не интересуют меня, и, полагаю, точно так же и вас. Адепты извлекают из островов силу для сопротивления градуалу и тем зарабатывают себе на жизнь, собирая деньги с туристов. Но это адепты поверхностные, непостоянные. Расскажите мне о том, что интересней для нас обоих, – вы слышали музыку островов?
– Я слышал музыку за несколько мгновений до первых сотрясений земли, когда ожил вулкан.
– Длинную вещь?
– Целую оркестровую пьесу, – признался я. – Никогда не сталкивался ни с чем подобным. Уже аранжированную, готовую. Она снизошла на меня, как вдохновение.
– Да – вдохновение! – воскликнул Орманд.
– Потом была еще одна, когда уже шло извержение, но вокруг происходило столько всего, что она угасла, и потом я ее уже не вспомнил.
– А раньше вы никогда не получали вдохновения от островов?
– Ну… бывало.
Вообще-то это бывало раз сто, от сотни разных островов, сменявших друг друга. Я помнил их все по именам, знал их гармонии. Но сейчас я вдруг вспомнил день, когда, семилетним, я стоял на забитом хламом родительском чердаке и прижимал руки к наклонному окну. Первый раз смотрел на море, видел в море напротив родного города силуэты трех островов – темных, загадочных, исполненных обещания. Что-то тогда срезонировало во мне. Впервые. Музыка потекла в тот день сквозь меня, музыка была мною услышана. В том возрасте я никак не мог этим воспользоваться, но мой талант оказался отмерен щедро.
– Я тоже слышал музыку всю мою жизнь, – сказал Орманд Уэллер, невозможно юный отец Кеа. – Частично она была, как я теперь знаю, вашей. Я слушал приливы, ветры и крики морских птиц, шум вересковой пустоши, гул наступающего прилива. Все это было прекрасным, трогательным, загадочным и глубоко правдивым. Я был молод и считал эту музыку своей. Рождена, как вы сказали, вдохновением. Позже я обнаружил, что она не моя, а Сасскена. Ваша, Сандро. Музыка, которой говорят с нами острова, не уникальна, как мы считаем или как предпочитают считать некоторые из нас. В действительности она общая, разделяемая, возникающая в консенсусе, она – часть градуала. Музыка присутствует в полях времени, раскинувшихся вокруг каждого острова. Это – величайший из концертных залов, твердь, небосвод, мир. Другие адепты описывают его иногда как воронку, градиент, искажения времени, но для меня градуал – это сердце, живая душа, континуум музыкальных отражений, он поет нам, играет, говорит с нами из одного острова, следующего, изо всех островов сразу. Только мы понимаем его.
– Говорите, вы знали, что музыка была моей?
– Столь же вашей, как и моей. Это общее достояние, Сандро. Я узнал о вашей работе, о том, что вы извлекли из островов. Я устыдился того, что делал. Стоило мне понять, на что способен градуал, и я никогда больше не использовал его как источник вдохновения.
– Я вас знаю, – сказал я. – Знаю ваши работы. Знаю, что вы делали. Я покупал ваши записи.
Он кивнул в знак того, что принимает мои слова.
– Вы – Анд Анте!
– Да, я. Я им был. Теперь уже нет. И я сожалею о том, что сделал.
Он снова поднес бутылку пива к губам, но на этот раз я заметил, что его рука дрожит. Глаза его увлажнились, и впервые он уклончиво отвел от меня взгляд.
Кеа окликнула нас.
– Я хочу отвезти маму немного прогуляться.
Она уже развернула инвалидное кресло, прокатила его мимо нас и толкала к выходу. Мне захотелось пойти с ней. Не хотелось оставаться наедине с ее отцом.
– Вы должны овладеть градуалом, Сандро, – заговорил тот, стоило Кеа выйти. – Он является вам, но вы должны ему предаться. Это для вас не вопрос выбора. Как и для меня. Он – не творящая сила, как мы считаем, но отражение нашего же воображения. Всю жизнь вы чувствовали этот отклик, тяготение островов. Это ведь правда, верно?
