— Я только одолжил деньги. Клянусь, собирался отдать их потом Эльвире.
Врач, стремившийся поскорее отправить майора в больницу, укоризненно смотрел то на Литтлджона, то на других полисменов. Старик на кушетке, казалось, почти потерял сознание. Он закрыл глаза и застонал про себя.
— Он много пьет. Плюс шок. Плюс рана.
— Он поправится, доктор?
— Не могу сказать, пока тщательно не осмотрю его.
— Можете осмотреть сейчас, хотя бы поверхностно? Не хочу задавать ему сейчас много вопросов. Это еще больше расстроит его и может подождать до выздоровления.
— Полагаю, могу. Пока не приедет скорая помощь.
Врач сбегал к машине и вернулся с тонометром. Затем он аккуратно достал руку старика из-под покрывал и стал надевать аппарат.
Скотт-Харрис открыл глаза.
— Какого черта вы делаете?
— Небольшой осмотр. Он не причинит вам неудобств. Просто расслабьтесь.
Врач не поверил первому измерению и еще раз взглянул на тонометр, а потом начал слышать сердце через стетоскоп.
— Хммм…
К воротам подъехала машина скорой помощи. Собралась небольшая толпа любопытных. Двое мужчин в форме вытащили из машины носилки.
— Давление запредельное. Сердце увеличено и сильно изношено. Он может умереть в любой момент.
— Есть какие-то шансы?
— Ему нужен длительный отдых и квалифицированный уход. При благоприятных обстоятельствах может прожить годы. Но одно условие обязательно: никакого алкоголя.
— Лучше сказать ему об этом в подходящее время.
Сотрудники скорой стояли наготове, чтобы унести старика, но тому еще было, что сказать.
— Я еще не закончил. Хочу скинуть все с шеи, а потом или отдохнуть в больнице, или просто умереть. Не умру, пока не закончу.
Литтлджон вопросительно взглянул на врача.
— Ладно. Лучше дать ему закончить. Иначе он будет сопротивляться и заработает себе инсульт. Я сделаю ему укол.
Скотт-Харрис должно быть прислушивался к разговору.
— Лучше стаканчик бренди.
— Нет. Просто полежите спокойно минуту, а затем продолжайте говорить. Но не напрягайтесь и покороче. Вам следует лежать в кровати, и вы это знаете.
Старик выругался, когда игла вонзилась в руку.
— Подойдите сюда, Литтлджон. Не мельтешите по комнате, когда я хочу поговорить с вами.
Суперинтендант взял стул и сел возле дивана.
— На чем я остановился?
— Вы сказали, что Райдер говорил о переезде в лучшую комнату.
Сотрудники скорой смотрели на происходящее широко открытыми глазами. Временами они прибывали к смертному одру или на исповедь, но убийца, рассказывающий, как он совершил преступление… Это точно стоило послушать, и они старались не пропустить ни слова.
Упоминание о наглости Райдера оживило Скотта-Харриса. Он приподнялся на локте, грудь вздымалась, глаза дико сверкали.
— Да… Только когда я остался один, до меня дошел весь смысл его слов. Он полагал, что поймал меня в свои лапы и будет шантажировать до тех пор, пока не станет здесь хозяином, а я слугой. Мне нужно было найти выход. Такого я вынести не мог. Сначала я решил обратиться к адвокату, а затем, в случае необходимости, в полицию. Во вторник вечером Райдер вошел в комнату и начал накрывать на стол. Он поставил два прибора.
Губы майора задрожали.
— Я приказал ему убрать один к черту, а он усмехнулся и ничего не сделал. Поэтому я сам собрал дополнительные тарелки, бокалы и прочее и швырнул все это в камин. Знаете, что он мне сказал? «Это будет стоить вам еще сотню фунтов, майор. Я больше не потерплю вашего деспотизма. Вы должны или заплатить, или разгребать последствия».
Он повернулся к суперинтенданту.
— Вы знаете, Литтлджон, я человек горячий. Ничего не могу с этим поделать. Такова моя природа. Я схватил его за горло и стал трясти, пока не застучали его вставные зубы. Я не мог просто отпустить эту маленькую крысу. Я хотел его убить. На столе стоял холодный пирог, а рядом лежал нож для нарезания. Райдер сопротивлялся, а затем схватил нож и ударил меня. Я почувствовал, как лезвие вошло в грудь, но боли не было. Пошла кровь, и это разъярило меня еще больше. Я схватил его двумя руками и вытолкнул в холл. До сих пор не понимаю, зачем я это сделал. У него все еще был нож, и он снова попытался меня ударить. На его лице была паника и страх. Он думал, что пришла последняя минута. Я увидел, что дверь подвала открыта. Должно быть, Райдер спускался вниз. Я там хранил портвейн и почувствовал, что он его уже пил. Праздновал, наверное.
Майор взглянул на лица окружающих.
— Я не против, что все слушают. Сейчас это не имеет значения. Где доктор?
Врач, высокий шотландец с вытянутым лицом, оторвался от осмотра одной из картин на стене — натюрморта с фазанами, помидорами и луковицами.
— Я здесь, майор.
— Я почти закончил. Простите, что задерживаю вас, но должен сбросить все это с шеи.
Необычная вежливость для Скотт-Харриса, но все дело было необычным. Никто не знал, что будет дальше.
— Открытая дверь подвала… Я о ней говорил, так? Я схватил его за обе руки и просто толкал дальше к ступенькам. Я услышал, как он ударился обо что-то внизу, а потом все стихло. Я чувствовал себя слишком плохо, чтобы идти вниз и смотреть, что случилось. Назад я бы просто не поднялся. Я просто закрыл дверь. Потом я туда светил, вниз. Он лежит там, как упал. Он мертв.
Литтлджон мог себе все это представить. Удар маленького шантажиста убил бы обычного человека, но огромная гора плоти схватила его, обездвижила и швырнула во тьму. Суперинтендант встал и склонился над стариком. В его голосе звучало сострадание.
— Потом вы убрали его комнату и швырнули все его вещи вниз. Чтобы все выглядело так, будто он сбежал.
— Верно. Потом я планировал похоронить его где-нибудь в саду, но сил не хватало. Это все.
Скотт-Харрис позволил Литтлджону уложить его назад на диван. Сейчас он казался совершенно трезвым — бедняга с опухшими ногами и телом слона.
Шаги по дорожке, и вдруг появилась Эльвира. Она вошла, тяжело дыша, остановилась посреди комнаты, ошеломленно огляделась вокруг, а затем театрально приложила руки к сердцу.
— Мне сказали, за отцом приехала скорая.
Ее взгляд упал на диван.
— Отец!
Ближе она не подошла. Что-то ее удерживало. Вероятно, страх.
— Что с ним?
Никто не ответил.
Дедушкины часы тикали, двое санитаров смотрели друг на друга и, казалось, были вдохновлены одной и той же мыслью. Им здесь нечего делать. Они вышли на цыпочках. Ботинки одного скрипели и, казалось, производили в тишине страшный шорох. Эльвира осталась посреди комнаты, сжимая в руках сумку. Она не знала, что сказать.
