22
— Быстро вы справились, Тони. Пожалуй, даже побили рекорд Дагвида.
Суперинтендант Макинтайр пристроилась на краешке стола — больше в комнате сесть было не на что, Маклин занимал единственный стул. Она в кои-то веки выглядела довольной — как-никак, быстро достигнутый результат украшает статистику. Жаль, что инспектор не мог разделить ее радости.
— Вряд ли убийца — он, мэм.
— Он же во всем признался!
— Да, он оставил записку.
Маклин поднял со стола фотографию предсмертного письма Тимоти Гарнера и подал начальнице. Оригинал забрала экспертиза. Он мог бы избавить их от трудов: наверняка анализы покажут, что запись сделана Гарнером, обычным его почерком. И на бумаге не будет иных отпечатков, кроме пальцев старика, а капли, смазавшие строки последнего абзаца, вероятно, окажутся его слезами.
— «Я убил половину своей души, любимого, друга»… Что это, как не признание? — напомнила Макинтайр. — Вы сами говорили, что они ссорились, потому что Стюарт смотрел на сторону. Конечно, убийство зверское. Но с преступлениями, мотивированными страстью, так часто бывает. Гарнер осознал, что натворил, и не смог с этим жить.
— Не думаю. Чувствую, что здесь что-то не так. Слишком пышные слова. Он мог просто винить себя за то, что не оказался рядом со Стюартом, когда это случилось.
— Бросьте! У него имелись мотивы, имелось оружие.
— Так ли? Экспертиза не установила совпадения его бритвы с орудием, убившим Стюарта. Сказали только, что убийство совершено предметом, острым как бритва.
— Прекратите, Тони! Вы просмотрели записи камер наблюдения за время убийства. Полчаса до и после момента смерти никто не входил и не выходил из здания. Свидетелей убийства не было, а самый вероятный подозреваемый сознался. Не ворошите угли без нужды.
Маклин поерзал на неудобном стуле, разглядывая начальницу. Конечно, она права. Тимоти Гарнер — наиболее вероятный подозреваемый.
— А отпечатки пальцев? Не все они совпадают с отпечатками Гарнера.
— Это потому, что часть так смазана, что ни с чем не совпадет. А в раковине Гарнера, где он мыл руки, обнаружены следы крови Стюарта. И на одежде тоже частицы крови. Возможно, нашлись бы и в ванне, не заполни он ее собственной кровью.
Макинтайр бросила копию записки на стол и положила рядом тонкую коричневую папку, которую принесла с собой, — отчет об убийстве Бьюкена Стюарта.
— Признайте, Тони, из вашего рапорта практически следует, что Гарнер убил Стюарта, после чего покончил с собой. Такое заключение и пойдет к прокурору. Дело закрыто.
— Хотите замять поскорее, чтобы Дагвиду не пришлось объясняться по поводу дядюшки-гея?
Маклин сразу понял, что позволил себе лишнее. Макинтайр напряглась, встала и оправила форму.
— Предположим, что я этого не слышала, детектив-инспектор. Также я не стану отмечать, что вы оставили Гарнера дома, когда ему следовало находиться в камере или, по крайней мере, под надзором сотрудника полиции. А теперь подпишите протокол и убирайтесь. Вам вроде бы следует быть на похоронах?
Она повернулась и вышла.
Маклин со вздохом подтянул к себе тонкую папку. Уши у него горели от выговора. Инспектор понимал, что утратил расположение суперинтенданта — во всяком случае, на ближайшие дни, — но не мог отделаться от мысли, что за смертью Бьюкена Стюарта стоит нечто большее. И не мог не винить себя за самоубийство Тимоти Гарнера. Надо было настоять, чтобы со стариком на ночь кто-то остался. Черт, надо было просто задержать его как подозреваемого. Почему же, собственно, он этого не сделал?
Глядя в окно на бледное утреннее небо и густые тени между зданиями, инспектор подавил зевоту и потянулся до хруста в суставах. Он рассчитывал на отдых, а предстоит долгое и большей частью скучное ожидание результатов вскрытия и протоколов экспертизы. Все указывало на виновность Гарнера, но Маклин не мог с этим смириться. Что-то щемило у него под ложечкой, стоило вспомнить, как он сидел со стариком, касался его руки, выводя из транса, слушал его рассказ. Восемьдесят лет, дряхлый и слабый. Откуда у него взялись силы на убийство? Да еще такое жестокое?
В конце концов, это не важно. Макинтайр приказала закрыть дело. Может быть, она прикрывает Дагвида, или начальство давит сверху. Если Маклин не сумеет предъявить доказательств участия третьей стороны, то с точки зрения всех заинтересованных лиц дело раскрыто. Большой плюс в годичной статистике и экономия бюджетных средств — все довольны. Кроме бедного Бьюкена Стюарта, лежащего на холодном столе, с уложенным в отдельный пластиковый пакет мужским достоинством. Кроме Тимоти Гарнера, бледного и обескровленного, как заколотая свинья.
Кроме самого Маклина. Отбросив эту мысль, инспектор открыл папку и посмотрел на стенные часы. Девять утра… Машина за ним подойдет только через полчаса. Он включил компьютер и принялся печатать. Если Макинтайр требует все подчистить, он на это много времени тратить не станет.
* * *
Мысли путаются, он голоден, встревожен. Боль заполняет голову, мешает сосредоточиться, вспомнить, кто он такой. Руки стерты чуть не до кости, так он старался их отмыть, а на ощупь все грязные.
Руки трут кусок мыла под струей теплой воды из крана. Пальцы ритмично проходят между пальцами другой руки, ладони скользят друг о друга. Он знает место неподалеку. Надо туда. Там можно отмыться дочиста.
Улицы — ущелья, высокие здания вздымаются по сторонам, загораживают свет, а жар копят, как печка. Рокочут машины, шины скрипят по щебенке. Машины его не замечают, и он их тоже. У него теперь есть цель, стоит добраться туда, и все будет хорошо. Надо только вымыть руки.
Ступеньки вверх. Они — словно горы для ноющих от усталости ног. Чем же он занимался, что так устал? Почему не может вспомнить, где был? Почему не помнит, кто он такой?
Стеклянная дверь отъезжает перед ним в сторону, словно испугавшись. За ней светлая просторная комната, здесь прохладнее, чем в зловонном зное снаружи. Он неуверенно переступает с камня на полированный пол, оглядывается, вспоминая, где эти краны, где мыло. Опускает взгляд на свои руки и вдруг пугается их, и того, что они сотворили. Он засовывает их в карманы, сразу нащупывает что-то твердое и гладкое и инстинктивно сжимает.
Кто-то обращается к нему — настойчиво и непонятно. Он оборачивается, в комнате вдруг оказывается слишком много света, сияние режет глаза. За столиком сидит женщина, бледное лицо, круглые испуганные глаза. Он должен бы ее знать. За ней — мужчины в светлых костюмах — застыли как марионетки с перерезанными нитями. Он и этих должен узнать? Он вынимает руки из карманов, хочет помахать им, показать пятна на коже, объяснить, что хочет отмыться… Но в руках появляется гладкий твердый предмет, и с ним — воспоминание. Теперь он знает, что делать.
23
Крематорий Мортонхолл вряд ли вызывает в ком-то счастливые воспоминания. Разве что здешние садовники гордятся своей работой да сотрудники, эффективно укладывающие траурную церемонию в полчаса, положенные по расписанию, упиваются своей вежливостью и компетентностью. Для остальных это скорбное место последнего прощания. Маклин слишком часто бывал здесь по служебным делам, и обстановка больше не влияла на него. Он холодно отмечал перемены, случившиеся с прошлого визита.
